– Хотите стаканчик?

– Не откажусь. Если у вас есть немного скотча, я в деле.

– Должен быть.

Он прошелся по гостиной, скорчив гримасу, задержался перед подлинным рисунком Баскии[52], внимательно рассмотрел греческий бюст, а затем бесцеремонно плюхнулся на кушетку.

– Классно тут у вас! Вижу, труженики Голливуда неплохо зарабатывают… конечно, за исключением детективов-консультантов. Еще и «Астон Мартин» перед домом, чертова коллекционная модель! Похоже, придется пересмотреть свои тарифы в сторону повышения.

– Хэтэуэй!

– Не берите в голову. Знаете, я предпринял кое-какие розыски относительно вас.

– В самом деле? Вам что, время некуда девать?

– Я и не знал, что вы так навели шороху со своим фильмом… как он там называется?

Я протянул ему стакан.

– «Дом молчания».

– Да, он. Аннотация довольно завлекательная. Извините, но я почти не хожу в кино. Думаю, я остановился на «Грязном Гарри»[53].

Я уселся напротив него на подлокотнике кресла, не притрагиваясь к стакану, который себе налил.

– Это неважно.

– Я могу дымить?

– Давайте! Меня дым не беспокоит. Предпочитаю предаваться своим порокам по доверенности.

– Эта фраза хорошо прозвучала бы в кино. Вам надо бы вставить ее в сценарий.

– Вы прочитали письмо?

– Да.

– И?

Сделав большой глоток из стакана, он отставил его в сторону и вытащил из кармана листок, который я послал ему по факсу.

– Вне всякого сомнения, даже если ваша мать и была влюблена, решение расстаться принято именно ею. Таким образом, наша теория с треском проваливается.

Сделав наконец глоток скотча, я изложил ему замечания, которые пришли мне в голову после того, как я прочитал письмо. Он меня вежливо слушал, хотя время от времени строил гримасы, выражающие недовольство и сомнение.

– В таком случае, если этот тип убил вашу мать, значит, он настоящий психопат. С чего бы женатому состоятельному мужчине рисковать, совершая убийство любовницы, которая решила уйти из его жизни и больше для него не представляет собой никакой угрозы?

– Может быть, потому, что любил ее и не мог допустить, чтобы она от него ускользнула? Возможно, он думал, что она встретила другого мужчину. Отелло, знаете такого? Для меня очевидно, что это преступление на почве страсти. Наверно, во время своей полицейской карьеры вы сталкивались с большим количеством подобных случаев…

– Обокраденный воришка? Любовник, обманутый другим любовником? В вашей версии многовато романтики.

– Убийство вовсе не было преднамеренным. Можно представить себе спор, который зашел слишком далеко. Все-таки не забывайте, что этот тип был отцом ее сына.

– Такое возможно. Но я не уверен, что адресатом этого письма был ваш отец.

– Так перечитайте его, черт побери! «В любом случае, что я смогу ему сказать, так как отец его не признал и никогда не признает?» Это едва прикрытый упрек.

За это время я успел столько раз перечитать это письмо, что, как только что убедился, знал его наизусть.

– Почему, обращаясь к человеку, надо говорить о нем в третьем лице?

– Ирония, стиль… выберите любой вариант. Ведь говорили же Юлий Цезарь и Наполеон о себе в третьем лице! И потом сразу после этой есть и другая фраза: «Как ты себе это представляешь: мы будем жить в доме семейной парой, как ни в чем не бывало воспитывать ребенка?»

– Это ничего не доказывает. Он мог когда-нибудь пообещать, что воспитает этого ребенка как своего.

Я потихоньку начинал постукивать ногами.

– К чему вы, собственно, клоните?

– Пытаюсь немного отстраниться, Бадина. Вот чего вам не хватает: вы будто читаете, уткнувшись носом в страницу. Вы не в состоянии рассматривать Элизабет просто как жертву преступления. В ваших глазах она прежде всего остается вашей матерью. Конфликт интересов: вы видите лишь то, что хотите видеть. Вы хотите выяснить личность своего отца и вчетверо хуже соображаете, когда речь заходит о вашей бесценной персоне. Таким образом вы ничего не достигнете. У Шерлока Холмса был один-единственный провал в жизни: расследование, касающееся Ирен Адлер.

– Я думал, вы не читали.

– Я смотрел все фильмы с Бэзилом Рэтбоуном[54]. Почему такая личность, как Шерлок, такой выдающийся блестящий ум, потерпел поражение?

– Потому что влюбился?

– Чувства, Бадина. Детектив не может эффективно вести расследование, если испытывает к жертве чувства. Он должен оставаться объективным, избегать эмоционального включения. Когда полицейский прибывает на место преступления, он не начинает лить слезы над несчастной судьбой убитого, которого видит перед собой.

– Возможно, вы правы, но в данном конкретном случае я не вижу, что мог бы с этим сделать.

Хэтэуэй вынул из кармана полукруглые очки и водрузил их себе на кончик носа.

– Хорошо. Как мне кажется, из этого письма мы узнаем кое-что новое. Primo[55], любовник вашей матери близок к миру кино. Цитирую: «Не довольствуются ли актеры тем, что произносят то, что другие вкладывают в их уста? Ты это знаешь не хуже моего». Намек представляется мне достаточно прозрачным. Он это знает так же хорошо, как она, потому что знает, как все работает в Голливуде, как в те времена боссы обращались с актерами.

– Здесь я с вами согласен.

– Secundo[56], Элизабет буквально умирает от ужаса: «полная страха», «опасность, которая подстерегает меня». Достаточно эмоциональный словарный запас, не так ли? Если только она не боится своего любовника, как мы предполагаем. Источник этого страха в ошибках, которые она совершила, когда была моложе: «из-за всего, что ты знаешь». Но о каких ошибках идет речь? К несчастью, она упоминает об этом слишком туманно, как если бы опасалась, что письмо может попасть не в те руки.

Я сделал ему знак передать мне листок бумаги.

– И еще посмотрите на эту фразу в конце: «Меня никогда не оставят в покое». Кто не оставит? Можно подумать, что она говорит о нескольких людях; во всяком случае, мне так показалось.