«Пожалуй, – сказал себе Гэвин, – не будет вреда, если и на эту претензию ответить честно».

– Видишь ли, я смотрю на это так: выбираю в жизни цели, которые мне точно по зубам.

– Что это значит? – Элисон протянула руку за револьвером, и он накрыл ее ладонь своей.

– Когда живешь ради удовольствий, ради того, чтобы вкусно есть, сладко пить, стрелять по дичи и спать с женщинами – не разочаруешься. Нет зазора между ожиданиями и реальностью. Получаешь именно то, что искал. Но как ты думаешь, что происходит, когда я начинаю стремиться к чему-то большему? Начинаю, например, искать славы, справедливости, истины, понимания или любви…

Она сразу угадала, и тонкие пальцы ее сжали его руку.

– Ты всегда к этому стремишься, да?

– И всегда остаюсь с пустыми руками. – Разжав ее ладонь, Гэвин вложил в нее револьвер.

Элисон тут же отвернулась, но он успел заметить, как омрачилось ее лицо. Было ясно: она тоже ощущает эту ужасную пустоту в душе. И тоже страстно мечтала чем-то ее заполнить. Что если они смогут помочь друг другу?

Гэвин притянул ее спиной к себе и потерся щекой о ее волосы.

– Я рад, бонни, что мы с тобой заключили мир…

– Если мы больше не воюем, это еще не значит, что между нами заключен мир, – ответила она. Затем тяжело вздохнула и, расслабившись, прижалась спиной к его груди.

– Если ты продашь мне Эррадейл, то не нарушишь свою клятву, – тихо проговорил Гэвин. – Я не буду больше Маккензи, клянусь. Кроме того… Возможно, ты останешься здесь и…

Вдруг Элисон как-то странно дернулась всем телом. А потом зажала рот ладонью, как будто пытаясь сдержать рыдания.

– Хватит с меня обаятельных красавцев и их пустых обе-щаний! – прошипела она сквозь ладонь. Затем вырвалась из его объятий и бросилась к дому, по-прежнему крепко прижимая ладонь ко рту.

Гэвин поморщился, когда с грохотом захлопнулась дверь, а за ней звучно громыхнул засов. И он вдруг почувствовал какую-то странную и незнакомую ему прежде ноющую боль в груди.

Так вот оно что!.. Кто-то разбил ее сердце – и в болотах Эррадейла она зализывала раны.

Он вернулся к своему коню, вскочил в седло и поскакал на юг, в Инверторн, надеясь обогнать надвигавшуюся с запада грозу.

Значит, этот человек – обаятельный красавец? Что ж, ничего удивительного. К тому же, и она сама – настоящая красавица. И чертовски обаятельная!

Пять недель.

Застыв точно статуя, даже не мигая, Саманта невидящим взором смотрела в огонь, согревавший холодные камни очага. Вечные пререкания Локрина и Кэлибрида давно стали для нее чем-то вроде колыбельной – верным знаком того, что день окончен и наступает время отдыха. Но сегодня вечером она почти не слышала шотландскую речь, придававшую певучую мягкость даже сиплым и ворчливым голосам стариков.

Пять недель назад, почти день в день, она села на поезд, идущий в Вайоминг, и встретила Элисон Росс.

Пять недель назад… Она убила своего мужа.

Накануне того рокового дня они занимались любовью, а затем она всадила ему пулю между глаз.

Чуть больше, чем за месяц, она прожила целую жизнь. Мечты о счастливой жизни с Беннетом в Орегоне теперь были мертвы и покоились в могиле, как и сам Беннет. Впрочем, где он покоится? Что сделал с его останками Брэдли – похоронил или сжег? Пришлось ли ему хоронить двух братьев в один день? Или Бойд выжил? Она ведь так и не узнала, что произошло в поезде. Кто начал стрельбу? Много ли людей погибло? Сколько было раненых?

«Бойня Мастерсов» – так назвала произошедшее Элисон.

Господи, что же они наделали? Скольких невинных погубили бандиты, ставшие ее семьей?

Хорошо, что между ней и тем, что осталось от братьев Мастерсов, теперь пролегал океан. Пусть так и остается.

Элисон написала, что Саманта, если захочет, может оставаться в Эррадейле хоть до конца жизни.

Что-то в этой земле действительно ее привлекало. Ветер над болотами пел, а не завывал, как над пустыней. Солнце, в Неваде – свирепое и безжалостное, в Шотландии же оно стало редким и желанным гостем. Звуки американского Запада – трещотка гремучей змеи, крик стервятника, лай койотов, пронзительный визг пумы – всегда несут угрозу, а здесь холмы словно нашептывают какие-то древние стихотворные строки. И воздух тут без дыма и без копоти. Пахнет же морем и вереском. А из источников, носящих имена языческих богов и героев, льется чистая, как хрусталь, вода.

Она полюбила эти места всей душой. И хотела бы здесь остаться. Если бы… если бы только знала, что ей теперь делать!

В последний месяц будущее для Саманты стало чем-то неопределенным. Она утратила способность смотреть дальше, чем на день вперед. Что будет завтра? Встанет, оденется, будет работать, потом приготовит ужин из того, что принесут Каллум или Локрин… А если повезет, то же самое повторится и на следующий день.

Но теперь… теперь ей поневоле приходилось задуматься о будущем.

Пять недель.

Пять недель назад она отняла у человека жизнь… и почти в тот же день другая жизнь зародилась в ней.

– Так что, печенье-то доедать будешь? – поинтересовался Локрин, с явным неодобрением наблюдая, как она машинально крошила его, растирая между пальцами.

– Что? – Она в растерянности заморгала, пытаясь вернуться к реальности.

– Ты, девочка, съела не только свою куропатку, но и порцию Каллума, но мы на это посмотрели сквозь пальцы. В конце концов, Каллум сейчас в Инверторне, и он наверняка будет ужинать с отцом. А вот печенье… Ты берешь уже четвертое, а нам с Кэлом пока досталось только одно на двоих, и будь я проклят, если стану делиться с этим ленивым старым козлом!

– Ох, я…

Бросив взгляд на печенье, которое сжимала в руке, Саманта поспешно протянула его Локрину. Тот схватил лакомство с проворством вора. Саманта же тщетно старалась вспомнить, когда взяла это печенье. И неужели действительно съела уже три и не заметила?

– Сэм, ты на нас не сердишься? – осторожно спросил Кэлибрид.

– Извини, что я сегодня молчу, – ответила она. – Мне нужно многое обдумать.

– Просто ты все масло съела в одиночку, – пожаловался старик. – По-моему, такое случается с женщинами… гм… ну, знаешь, в этих особых женских состояниях, когда они еще, к тому же, нервничают, плачут и сердятся на всех…

«Особое женское состояние»? Что ж, можно сказать и так.

– И это после того, как мы принесли тебе сыр из Руарида! – сурово добавил Локрин.

– Который ты съела на обед – и тоже ни с кем не поделилась, – проворчал Кэлибрид.

Локрин воззрился на нее подозрительно, прищурив один глаз таким образом, что его почти закрыла лохматая бровь.