– Ну что вы, Борис Маркович! – воскликнула Марина. – Вы замечательный специалист, к вам едут даже из-за границы. А мобильный телефон иметь необязательно, многие сейчас отказываются от них. Они же страшно отвлекают.

– Да? Спасибо, Мариночка. Могу сказать одно: чем больше я живу, тем меньше понимаю в жизни. Не успеваю адаптироваться. Но! – Он поднял кверху палец. – Но не агрессивен.

– Шарф! – напомнила сестричка. – В кармане.

– Да-да, спасибо. В кармане, надо же. – Доктор Лемберг зашарил по карманам. – А перчатки?

– Вот. – Марина протянула доктору Лембергу перчатки.

– Спасибо, деточка. Что бы я без вас делал? Спокойной ночи. Вы сказали ему мой адрес?

– Он знает, Борис Маркович. Это Коля, он всегда отвозит вас домой. Четвертый подъезд. Спокойной ночи.

Марина постояла на крыльце, пока доктор Лемберг суетливо усаживался в машину и что-то объяснял шоферу, потом заперла дверь и пошла к себе. Налила в синюю керамическую кружку крепкий чай из термоса, уселась в кресло, сбросила туфли. Впереди долгая ночь. Через час она пройдет по палатам, убедится, что все в порядке. Дай бог, чтобы ночь эта прошла спокойно. У них странные пациенты, и двое последних – мальчик музыкант и эта женщина…

Однажды доктор Лемберг сказал, что есть дороги, по которым невозможно вернуться назад, и Марина, глядя на этих двоих, всегда вспоминала его слова. Дороги, по которым невозможно вернуться. Эта женщина и мальчик уходили все дальше, и дороги их были из тех, думала Марина, по которым невозможно вернуться.

Доктор Лемберг также любил повторять, что демоны тревожат лишь тех, кто сам их тревожит, и Марина не могла понять, что и кого он имеет в виду. Если их пациентов, то тут еще вопрос, кто кого стал тревожить первым – то ли демоны их, то ли они, эти несчастные, демонов. Душевные болезни не приходят по желанию, и это не расплата за грехи, считала Марина. Нечто: сбой, толчок, – и вдруг теряется способность правильно оценивать мир вокруг, и человек попадает в королевство кривых зеркал. Как вирус в компьютере. Работает, дает картинку, а смысла уже нет. И тут тревожь демонов, не тревожь, а кривые зеркала преподнесут тебе такие картинки лжебытия, что невольно побежишь по тем дорогам, по которым нельзя вернуться. И тем, кто остается, ни за что не догадаться, куда тех завело, и ни университеты не помогут, ни диссертации, потому что в шкуру уходящего по тем дорогам не влезешь.

Можно придумать лекарства, электрошоки, довести до состояния растения, убрать часть мозга, но ответа все равно нет – почему? Однозначного нет. Конечно, генетика, наследственность, потрясения… но ведь есть что-то еще! Что-то еще. Что-то еще, что подталкивает и дает картинку перевернутого мира. Признано, что гении аномальны. Да, да, да! Гениальность запрограммирована в человеке как аномалия. Но не все с аномалиями гении. То есть гениальность как перл, один случай на тысячи, сотни тысяч, а остальные – пустая аномальная порода. Результат неудавшегося эксперимента.

Марина однажды увидела во сне бесконечный конвейер, на котором лежат неподвижные люди, и некто в белом халате и маске – лица не видно – вкладывает им в голову нечто, крошечный чип… Приснится же! Марина, будучи еще юной практиканткой, путано выложила все это доктору Лембергу. Тот задумался, «ушел в подсознание» и, пожевав губами, сказал наконец: «То есть вы, Мариночка, полагаете, что психические расстройства не что иное, как следствие неких злонамеренных экспериментов с психикой человека? Вроде двадцать пятого кадра или каких-нибудь психолучей? Зомбирование? В смысле, наведенное состояние? Кем же, если не секрет? Уж не пришельцами ли?» Марина смутилась и покраснела, а доктор Лемберг смотрел на нее с благожелательным любопытством. Потом произнес фразу, которой она не поняла: «Человечество безумно одиноко, Мариночка. А космос холодный и равнодушный. Хотелось бы думать, что кто-то заинтересован в нас хотя бы как в экспериментальном материале…»

Эта женщина, Марта, и мальчик-музыкант поступили в их частную психиатрическую лечебницу – «семейный дурдом», как называет его санитар Леша, – почти одновременно. С мальчиком понятно – на его глазах шпана зарезала подругу. Он бросился защищать ее, и его ударили несколько раз ножом. К счастью, раны оказались поверхностными и он выжил. К счастью или нет? Потому что жить он не хочет. Молчит, отказывается от пищи, пытался вскрыть себе вены осколком разбитого стакана. Борис Маркович любит повторять, что человек должен жить хотя бы ради любопытства. Но это старый человек, а у молодого намного больше причин жить, но молодые этого не понимают. Мать жалко – сидит целыми днями, что-то рассказывает ему, держит за руку. Боится, что он опять попытается… Старается не плакать. Сказала ей, Марине: слава богу, хоть живой. Время лучший врач, все знают. Говорят, он талантливый музыкант. Борис Маркович приказал поставить к нему в комнату пианино, перетащили из зала. Думали, потянет его к музыке. Но он даже не подошел. Лежит, смотрит в потолок. Страшный, худой, пальцами перебирает одеяло. Не сопротивляется, глотает таблетки, запивает водой. Можно заставить съесть кусок хлеба с сыром. Больше ничего.

– Понаблюдаем, – говорит Борис Маркович. – Не хотелось бы палить из пушки по воробьям, но суицидальные тенденции – это серьезно. Надеюсь, он лишь в начале пути…

Он провел с мальчиком несколько сеансов гипноза по собственной методике, но безрезультатно.

А эта женщина… ее зовут Марта. Хорошенькая, как ангел. Синеглазая, с короткими рыжими волосами. Что с ней случилось – непонятно. Ее сбила машина, показали в вечерних новостях – везде кровь, «Скорая», толпа зевак. Ее муж привез запись, они все смотрели. Причем мнения разделились – она или не она. Стопроцентной уверенности нет. «Скорая» доставила ее в травмопункт, а она исчезла оттуда, причем никто не видел как, и появилась через несколько дней в собственной квартире в состоянии транса. Муж бывает каждый день, сидит, гладит по волосам, говорит с ней, спрашивает о чем-то; переживает страшно, того и гляди, сам тронется. Она сидит в кресле, прямая, руки на коленях. На лице улыбка. Она не спит. Просто сидит не шевелясь. Борис Маркович считает, что это не улыбка, а сокращение лицевого нерва, возможно, паралич в результате травмы, что приводит к симуляции улыбки. Потому что никаких эмоций она не проявляет. Смотрит в пространство, не реагирует на звуки или уколы. Улыбается, и от ее улыбки мурашки по коже. Не сопротивляется, когда санитарка Лена умывает ее и причесывает. Послушно позволяет, с лица не сходит улыбка. Взгляд в никуда, зрачки расширены. Вряд ли понимает, что с ней происходит. Ее привезли в разорванном платье с пятнами засохшей крови, муж сказал, что шубка тоже в крови, а на теле ни ран, ни ссадин. Анализ ДНК показал, что кровь на шубке и на платье ее собственная. Непонятно. Марина старается об этом не думать.

Борис Маркович долго жевал губами, потом сказал: или муж ошибается, или в сюжете не она, или… мгновенная регенерация. «Но мгновенная регенерация из области фантастики, Мариночка, – сказал он, – а я человек скучный и склонен относить непонятное на счет недостатка информации. Хотя…» Тут он задумался, отставил кружку – они пили чай, – потыкал пространство чайной ложечкой. Потом сказал, что человечество знает еще так мало. Очень мало. Чудовищно мало. В теории мгновенная регенерация возможна, резервы в человеческом организме практически неисчерпаемы… нужна только команда мозга. А вот при каких условиях мозг даст эту команду – вопрос. До сих пор не известен ни один подобный случай. Тем более мы говорим о регенерации у примитивных форм, а с повышением сложности организма способность к регенерации снижается. То есть амебе и ящерице легче регенерировать, чем человеку. Но опять-таки, это не абсолютная истина. У человека тоже происходит регенерация – регенерируют эпидермис, костная ткань, печень… Почему именно они?