старого и неизбежного в любом исследовании понятия отношения, в его семантике обнаружить, к сожалению, не удается.

Если подвести итог всем предыдущим рассуждениям Дж. Лайонза, то можно сказать, что описательные принципы его структурной семантики, безусловно, имеют большое значение и соответствуют современному развитию этой науки. То, что нельзя перечислять значение слова формально-логически; то, что нужно весьма осторожно относиться к максимально общему и основному значению слова; то, что перечисление значений всегда может производиться с точки зрения совершенно неожиданных и вполне специфических структур; то, что главную роль в семантике играет дистрибуция или, по крайней мере, контекст; то, что семантические поля только весьма редко подчиняются формально-логическому принципу и могут как угодно сближаться и даже пересекаться, – все эти и подобные положения Дж. Лайонза можно с полной убежденностью допускать в семасиологию, и без них немыслима никакая живая структура семантики.

Однако там, где у Дж. Лайонза, вместо описания, появляются теоретические принципы и претензии на логически выраженную структурную семасиологию, этот исследователь почти всегда оказывается уязвимым и стоит на произвольно выбранных и ничем не доказанных позициях асемантизма, ситуативизма и в конце концов субъективного идеализма. Спор с ним в этом отношении малоплодотворен, да никакого субъективиста ни в чем и убедить нельзя. Дж. Лайонз хорошо доказал связь значения со структурой, правда, никак не определив термин «значение». Но структура у него абсолютизирована, формализована и ситуатизирована. А это уже никуда не годится.

Уязвимым местом для критики теории структурной семантики Дж. Лайонза является то, как он определяет само значение. Он пишет, что

значение – это «набор отношений, в которые рассматриваемая единица языка вступает с другими языковыми единицами (в контексте или в контекстах, в которых эта единица встречается)»[148].

Что это за «единицы языка», Дж. Лайонз не говорит. Как же, спрашивается, можно устанавливать отношения между такими членами, о которых ровно ничего не известно? О.Н. Селиверстова очень вежливо и академично делает при этом замечания, которые тоже разрушают теорию Дж. Лайонза в самом ее основании:

«Таким образом, для Лайонза является первичным не определение значения как такового, а определение различных отношений, составляющих значение».

Основной принцип критики асемантического структурализма Дж. Лайонза необходимо и достаточно выразить, как говорилось выше, при помощи логической ошибки petitio principii: значение слова определяется структурным соотношением его с другими словами; а структурное соотношение данного слова с другими словами возможно только при условии знания того, что такое значение данного слова, ибо как можно устанавливать структуру того, значение чего неизвестно? Поэтому, как ни важно понятие значения и понятие структуры для марксистско-ленинского языкознания, такая беспомощная логическая ошибка petitio principii в корне мешает использовать асемантический структурализм Дж. Лайонза для правильной теории языка; и мы бы сказали, что для настоящего момента он уже стал заметным анахронизмом, хотя неожиданно выползает там и здесь при всей своей принципиальной беспомощности.

Минуя подробности и останавливаясь только на самом существенном, мы можем в заключение формулировать четыре основные противоречия, на которых базируется асемантический структурализм Лайонза.

Во-первых, Лайонз исходит из постулата интуитивной данности единицы языка; а в дальнейшем утверждает, что всякий элемент языка получает свое значение только в виде набора отношений его с другими элементами языка, с которыми он встречается в определенных ситуациях или контекстах. Тогда спрашивается, что же такое этот основной для Лайонза языковой элемент?

Во-вторых, остается неизвестным не только исходный языковой элемент, но эта категория языкового элемента присутствует также ведь и в этом наборе других, контекстуальных языковых элементов. Они ведь тоже семантически ничто. Но тогда этот набор отношений оказывается отношением одного семантического нуля к другому семантическому нулю.

В-третьих, Лайонз понимает семантическое поле как континуум значений, залегающий между двумя данными значениями. В то же самое время оказывается, что отношения между двумя значениями вовсе не есть непрерывная текучесть, а определяются семью вполне раздельными и формально-логическими категориями, вроде: несовместимость, противоречие, подчиненность, обратимость, консеквентность и др.

В-четвертых, сначала говорится о невозможности противополагать содержание и выражение, а в дальнейшем оспаривается, что основной языковой элемент не имеет никакого смыслового содержания и получает его только из своей выраженности в контексте речи.

Вывод один: семему и структуру можно и нужно различать, но различение это предварительное и абстрактное, которое в конкретном анализе языка снимается и превращается в такое исследование, в котором уже нельзя сказать, что важнее и что чем определяется. Семема и ее структура представляют собою единство и борьбу противоположностей и ни в чем друг друга не перевешивают.

Можно сказать, что основной грех построений Лайонза заключается в том, что Лайонз находится всецело во власти формально-логических и метафизически противостоящих друг другу категорий и не имеет никакого представления о диалектическом единстве противоположностей. Вполне естественно поэтому, что при своем правильном установлении противоположностей он везде так и оставляет эти противоположности в их взаимоизолированном виде, почему и приходится упрекать его в постоянном противоречии с самим собою. На самом же деле, если мы интуитивно установили тот или иной элемент языка, то тут же тем самым установили и его рациональное отношение с другими языковыми элементами. Нельзя оторвать интуитивную данность предмета от его дискурсивной организованности как внутри него самого, так и в его сравнении с другими предметами. Но это значит, что интуиция и дискурсия являются только подчиненными моментами такой целости, которая выше того и другого и является новым качеством, уже не сводимым ни на то, ни на другое. То же самое нужно сказать и о противоположности формы и содержания, а также о противоположности континуума и вполне прерывной структуры. Но это третье и более высокое начало как раз и есть то, что наиболее характерно для языкового потока.

Это третье начало, в котором совпадают правильно установленные у Лайонза противоположности, можно называть по-разному, хотя несомненно здесь одно, а именно – символическая природа таких языковых начал. И только диалектика целого и частей может привести такого рода исследование к безупречному и вполне отчетливому виду. Целое есть некоторое новое качество в сравнении с теми частями, из которых оно состоит, но в нем нет ровно ничего, кроме этих частей. И каждая часть целого содержит в себе как все прочие части, так и свое целое; но она не есть ни какая-нибудь другая часть, ни само целое. Только при помощи такой диалектики целого и частей можно установить в окончательном виде соотношение семантического рассмотрения языка с его структурными функциями. И то, что одного формально-логического соотношения понятий здесь слишком недостаточно, в этом нас как раз глубоко убеждает