когда этот исследователь указывал на спутанность и смешение основообразования, словообразования и формообразования в индоевропейских языках[178], не говоря уже о текучести здесь прочих более мелких элементов. Тут же можно привести статью П.С. Кузнецова «О диахроническом соотношении форм словообразования и словоизменения в индоевропейских языках»[179]. После такого рода работ резко противопоставлять между собой словообразовательные и словоизменительные показатели, особенно в плане исторического исследования, становится совершенно невозможно. Устойчивые соотношения здесь возникают лишь в результате огромных тысячелетних процессов, да и то однажды возникшая устойчивость всегда далека тут от какой-нибудь абсолютности. В связи с этим следует указать еще и на другие труды П.С. Кузнецова, важные для понимания морфологических показателей с точки зрения их становления: «Очерки по морфологии праславянского языка» (М., 1961), «К вопросу о расхождении в морфологических формах средневековых церковнославянских текстов, восходящих к общему протографу»[180], «К вопросу об общеиндоевропейской форме родительного падежа»[181]. Живительная сила диалектического становления в подобного рода исследованиях стирает всякие метафизические грани между языковыми элементами и прежде всего между структурализмом и историзмом, как равно и между синхроническим и диахроническим методами, сохраняя в то же время и полную возможность отдельного изучения этих элементов, как и вообще непрерывность и прерывность в диалектике являются таким единством, которое оставляет нетронутым составляющие его противоположности.

К сожалению, современное индоевропейское языкознание отнюдь не всегда стоит на точке зрения такого диалектического становления. Последнее отнюдь не всегда да и то с большим трудом обнаруживается в сборнике под ред. В.Н. Топорова[182]. Зато другие издания весьма удачно выдерживают этот принцип языкового становления и тем весьма помогают диалектически сблизить классическое и структуральное языкознание. Таков, например, упомянутый выше сборник «Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков». О статье Э.А. Макаева в этом сборнике уже говорилось выше. Также цитировался выше сделанный на этой сессии и впоследствии расширенный доклад Б.В. Горнунга. Интересно, далее, будет отметить, что на этой же сессии Н.С. Чемоданов рассматривал лингвистическое родство именно как процесс, а не как мертвую субстанцию[183].

А.А. Белецкий на основании известного исследования В. Лемана[184] дает интересную и четкую историю фонематических систем индоевропейских языков с выводами для проблемы реконструкции доисторических систем. Здесь мы находим сначала доакцентную, а потом акцентную стадию доиндоевропейского языка, за которой следует потеря минимальным акцентом своей силлабичности и приобретение максимальным акцентом своей долготы. Далее следует период неразличительного акцента, когда аллофоны силлабичности становятся уже фонемами. Возникает различительная интонация с развитием из гласных с восходящим тоном определенного качества и количества. Наконец, падение ларингальных – вопрос достаточно сложный, от подробного изложения которого мы здесь отказываемся, – приводит доиндоевропейскую систему к той, которую можно назвать уже протоиндоевропейской. А очень сложные дивергентные процессы приводят протоиндоевропейский язык и к диалектам, по которым можно судить уже и о конкретных индоевропейских языках. Эта, правда, слишком сложная история доиндоевропейского и протоиндоевропейского языка, вносит определенную диалектику в нашу традиционную индоевропейскую грамматику, так что становится не только возможным, но прямо необходимым уничтожение всяких непроходимых границ между классическими и структуральными методами.

Следует указать на Э.А. Макаева, который сделал ряд публикаций, ценных для живого языка, не сводимого ни к неподвижным структурам, ни к иррациональной и непрерывной подвижности, недоступной для засвидетельствования даже при наличии надежных письменных памятников. Этот автор вводит в современное языкознание понятие давления системы языка, которое он отличает как от старых наблюдений с помощью методов аналогии, так и от самой системы языка. Систему языка Э.А. Макаев понимает как

«взаимодействие и взаимообусловленность конститутивных единиц всех уровней языка на определенном этапе его развития, образующих в своей совокупности его структурную модель на одном из уровней».

Поскольку система языка состоит из определенных инвариантов с обязательным сопровождением их теми или иными вариантами, поскольку вариативность является, согласно мнению автора, не только непременным признаком определенного уровня языка, но и самой языковой системы, ясно, что языковой уровень, перегруженный сложной архитектоникой, меньше проявляет свою вариативность, а чем он проще, тем вариативность сильнее. Давление системы языка также нельзя рассматривать как абсолютный императив, поскольку бесконечное разнообразие данного уровня, а также и та или иная его структурная осложненность могут оказывать сильнейшее сопротивление этому давлению. Необходимо иметь в виду также и то, что давление системы убывает там, где возрастает степень информации, сообщаемой о единицах языка различных уровней и их конститутивных признаков, равно как и давление системы языка возрастает с убыванием степени информации соответствующих единиц языка. Ясно, что в сравнении с агглютинативными языками в фузионных (например, в индоевропейских) языках давление системы значительно ослабляется[185].

В 1964 г. Э.А. Макаев издал книгу под названием «Проблемы индоевропейской ареальной лингвистики», где лингвист полностью преодолел все метафизически неподвижные категории старого индоевропейского языкознания, поскольку выдвигаемые здесь понятия центральных и маргинальных языков, западной и восточной общности, архаизма и инновации, критерий классификации индоевропейских языков, реконструкции различных особенностей, проблема самого индоевропейского языка и его диалектов теряют свою неподвижность, рассматриваются в их постоянном становлении, допускают самые разнообразные лингвистические комбинации и превращаются в волнующееся море языков и диалектов, то густо переплетенных между собою, а то и значительно удаленных друг от друга. Эта же идея становления проводится Э.А. Макаевым и в области индоевропейской этимологии[186]. В нашей науке обычно спорили о том, нужно ли реконструировать целое индоевропейское слово или только его корень. Автор показывает, что дело тут не в слове и не в корне, а в степени глубины проникновения в наиболее хронологически отдаленную от нас структуру основных этимологических единиц, – лексемы, корня, детерминативов, преформантов. Поэтому и определение индоевропейского этимона связано с разной степенью глубины структурно оформленного на соответствующем этимологическом уровне фономорфологического и семантического комплекса, объясняющего собою ту или иную лексему или группу производных образований того или иного индоевропейского языка. Хронологическое понимание таких соединений, как «корень плюс определенный набор детерминативов» или «преформант плюс корень плюс детерминатив» или «преформант плюс корень», каждый раз оказывается разным в зависимости от характера языкового материала. Реконструкция индоевропейского этимона осложняется еще и явлением семантической экстраполяции, требующей к себе самого строгого отношения. Наконец, как это ясно само собою, не только этимон, но и цельное индоевропейское слово должно получать у Э.А. Макаева тоже усложненную характеристику. Все это содержится в его докладе «Структура слова в общеиндоевропейском»[187]. Автор критикует взгляд А. Мейе на автономность индоевропейского слова, понимаемого лишь как отвлеченная совокупность словоформ. По мнению Э.А. Макаева, слово представляет собою нечто гораздо более гибкое, зависящее от языкового уровня, от акцентной организации,