Раздел VII.

О ВОЗМОЖНОСТИ СБЛИЖЕНИЯ ЛИНГВИСТИКИ КЛАССИЧЕСКОЙ И ЛИНГВИСТИКИ СТРУКТУРАЛЬНОЙ

Классическая и структуральная лингвистика не только могут быть сближены, но их сближение уже фактически началось, как мы пытались показать в разделе III «Логическая характеристика методов структуральной типологии»[149].

Расхождение обоих лингвистических методов основано на абстрактно-метафизическом разделении формы и содержания. Классическая лингвистика взывает к языковому содержанию, структуральная лингвистика – к языковой форме. Однако невозможность существования формы без содержания или содержания без формы не только давно доказана мировой диалектикой, и идеалистической и материалистической, но является необходимым достоянием общечеловеческого здравого смысла.

Структуралисты же, правильно выдвинувшие на первый план язык как систему отношений, тут же стали безмерно увлекаться этой идеей, отрывая языковые отношения от самого языка и мечтая построить какую-то внесмысловую науку о языке. Они забыли, что система языковых отношений еще не есть сам язык, что внесмысловая характеристика языка, проводимая некоторыми структуралистами, имеет единственной целью все же осознать не что иное, как именно естественные языки и что, понимая под морфемой, словом и предложением только формальное сочетание «каких угодно» звуков, они оказываются либо вне всякого языкознания, либо изучают именно язык, но с использованием отвергнутой ими же школьной грамматики.

Уступить должны обе стороны. Представителям классической лингвистики придется всерьез отнестись к более глубокому и последовательному оформлению своих категорий с точки зрения логики и всерьез учитывать то, что языка не существует вне языковых отношений. Но, пожалуй, не меньшие уступки должны сделать и структуралисты. Приведение науки о языке к математическому виду необходимо математикам и конструкторам различных языковых машинных автоматов. Но это не имеет никакого отношения к самой теории или истории языка. Не стоит упрекать структуралистов в том, что они для своих утверждений используют обозначительный аппарат математической логики и стремятся к нагромождению буквенных формул вместо ясных и простых словесных тезисов. В этом нет ничего плохого. Однако под этим упорством представить все в науке о языке в виде буквенных формул кроется вредное намерение построить науку о языке вне всякого содержания и заменить живую грамматику внесмысловыми таблицами. На это, конечно, никакой представитель классической лингвистики не пойдет. Но фактическая картина современного языкознания не внушает столь серьезных и безнадежных опасений. Скорее можно рассчитывать на сближение и примирение, т.е. на такое соединение двух методов, когда они являются либо двумя соподчиненными методами, либо двумя сторонами одного и того же метода, либо просто одним и тем же методом в разных аспектах.

Следует указать на некоторые явления в современной лингвистике, которые в этом смысле могут иметь положительное значение.

Относительно общеиндоевропейского языкознания здраво и спокойно рассуждает Э.А. Макаев, а также другие[150]. Такие же тенденции можно наблюдать и в современной советской германистике, и в славистике[151].

М.И. Бурлакова, Т.М. Николаева, Д.М. Сегал, В.Н. Топоров[152] исходят из более сложного понятия типа, не сводя его ни к простой сумме признаков, ни к родовой общности, ни к результату классификации. Они пишут:

«Речь идет о переходе старого „классификаторского“ принципа определения научных понятий (в частности, типа) к новому типу „ступенчатого“ (abstufbar) образования этих понятий. Последний заключается в том, что не просто классификационно описывается данное явление (например, тип), но указывается его место в „признаковом пространстве“ (Merkmalraum), каждое измерение которого определяется градацией одного из признаков»[153].

Здесь дается несомненно более тонкое учение о типе, но указанные авторы, насколько можно судить, не отдают себе полного отчета во всех тех трудностях, которые возникают у исследователя в связи с таким понятием типа. Кроме того, эти авторы слишком резко противопоставляют типологический метод генетическому и ареальному, и даже отказывают своему понятию изоморфизма в хронологическом моменте[154]. Негенетическая и нехронологическая, внелокальная типология нам непонятна. Примеры же, приводимые указанными авторами из области славянских языков, равно как и список обширной литературы, приводимой в их статье, свидетельствуют пока о самых начальных попытках; а те намерения и планы, которые формулируются в их статье, либо рассчитаны на несколько десятилетий усиленной работы, если не на целое столетие, либо просто невыполнимы (особенно в связи с идеей общей грамматики)[155]. Трудности возникают также и в связи с определением модели у названных авторов. Понимая под математической моделью аксиоматическую конструкцию, авторы говорят о соответствии ее каким-то объектам, под которыми, очевидно, нельзя понимать сразу же физические объекты, поскольку отнюдь не всякое аксиоматически конструированное пространство обязательно должно соответствовать какому-нибудь реальному физическому пространству. Поэтому совершенно непонятно не только утверждение, что математические модели аппроксимируют отношения внутри системы реальных объектов, но уже совсем непонятно (а если с известной точки зрения и понятно, то уж вовсе невыполнимо) конструирование таких языковых моделей, которые были бы одновременно и аксиоматической дедукцией и объяснением бесчисленного числа языковых фактов[156]. В сравнении с этим является гораздо более реалистическим и весьма полезным пожелание И.И. Ревзина дополнить существующую типологию языков двумя другими принципами – однородности и неоднородности языка и полной или неполной трансформации[157].

В разделе III[158] мы уже говорили о принципе вариативности, который выдвигается Б.А. Серебренниковым при обсуждении понятия языкового типа. Такова также работа В.М. Жирмунского, показавшего наличие в германских языках общей историко-фонетической закономерности, сводящейся к динамической направленности общегерманского силового ударения, с учетом местных оригинальных тенденций[159]. Такова характеристика структуры слова в древнейших рунических надписях, которую дает Э.А. Макаев[160] на основе типологического сравнения с древнеиндийскими языками, в связи с историей морфемной и полиморфемной акцентуации.

Специальной расшифровки требует работа «О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем»[161]. Если не входить в рассмотрение специфически-структуралистической и весьма нарочитой терминологии, которая здесь употребляется, и если обращаться не только к мифу, о формализации которого здесь идет речь, но также и к языку, на который авторы тоже постоянно ссылаются, то эту концепцию, кажется, можно выразить очень просто. Во-первых, требуется чисто теоретическое исследование того, что такое миф и язык и какие возможны теоретические их типы с точным указанием дифференциальных признаков, т.е. требуется «единая» максимально полная система, которая может реализоваться в отдельных мифах и языках. Во-вторых, должны быть изучены мифы и языки исторически, т.е. в виде отдельных периодов с нагромождением в них всех реальных существенных и несущественных признаков [при этом авторы не избегают логической ошибки circulus viciosus[162] (теорию они строят на истории, а историю на теории)]. В-третьих, история мифа и языка должна строиться так, чтобы каждый исторический период давал