в историю. Клод от него отречется, как отрекся в свое время от Пьера, который сломал ногу, упав с крыши. Теперь Жоффруа совсем один.

Мальчик пошел по улице, но ему казалось, что все на него оглядываются. Он был в саже, и по лицу невольно начали катиться слезы.

– Мадам, а где здесь булочная д’Артуа? – спросил он у прохожей. Клод сказал, чтобы после де Фижаков Жоффруа шел чистить дымоход на той же улице в булочной. Женщина махнула перчаткой вперед. Может, Клод все-таки за ним вернется? Жоффруа юркнул во двор за булочной, забился за колодцем в угол и стал ждать.

Если он будет бегать по городу, его заметят. Если он пойдет к пекарю, на него донесут… Через два часа полиция действительно пришла в булочную. Жоффруа сидел тихо, почти не дыша. Когда на улице стало темнеть, Жоффруа понял окончательно: теперь он один во всем мире. Осталось дождаться темноты и убираться из этого города.

– Ах! Кто здесь? Что ты тут прячешься? – спросил женский голос. – Болезный, что ли, какой? А ну, выходи!

Жоффруа вытер рукавом нос и поднял голову. Перед ним стояла высокая женщина, от которой пахло лавандовым мылом. Жоффруа очень хорошо знал этот запах. В детстве мама его мыла таким же мылом.

– Я… Я просто устал… – сказал мальчик.

– Ух ты какой! Одни глазки торчат! Пойдем. Тебе сколько лет?

– Десять лет и один месяц.

– У меня сын твоего возраста. Пойдем, я тебя накормлю. Ты мне все расскажешь, а там мы решим, что с тобой делать дальше. – Женщина посмотрела на Жоффруа светлыми глазами, и он сам не понял, как поднялся и зашагал рядом с ней. Есть хотелось ужасно. И от булочной весь вечер пахло горячим хлебом…

Женщина сказала, что ее зовут Коллет. Она нагрела воды и налила ее в бочку.

– Смой с себя всю сажу, а я пока постираю твои вещи.

Жоффруа опустился в теплую воду. Так хорошо ему не было с тех пор, как мама грела для него воду, чтобы помыть в корыте. Мама всегда это делала, пока не нашла себе нового мужа… Мальчик намылил волосы лавандовым мылом и сделал большую пенку. Когда Коллет вернулась, он тихо спал, сидя в бочке в мыльной воде.

– Жоффруа! Жоффруа, вставай, я приготовила тебе суп! И вещи уже скоро подсохнут. Вставай!

Мальчик нехотя вытерся и сел за стол. Суп был вкуснющий. Луковый суп с хлебом. Две тарелки с добавкой.

– У меня много работы, а тут ты, – проговорила Коллет. – Такое уж у меня сердце, не могу пройти мимо чужого горя. Что ты там прятался? Рассказывай.

Жоффруа жевал хлеб и вдруг расплакался. Вся его боль вылилась в эти слезы. Он жевал и плакал. А Коллет все болтала-болтала… Тогда он повернулся к ней, вытащил из сумки канделябр и сказал:

– Возьмите это, тетя! Это за вашу доброту. – Коллет с удивлением посмотрела на канделябр и застыла. – Возьмите меня к себе жить? Я все могу: и обувь чинить могу, и трубы чистить, и за лошадьми присматривать… Я вам помогать буду… Возьмите…

– Да у меня же свой ребенок есть! Мишель. Куда мне еще одного? – ответила Коллет, не отрывая взгляда от канделябра. – А откуда он у тебя?

Тут Жоффруа разревелся еще сильнее. Разревелся и все рассказал тете. И про то, как сидел в трубе, и про то, как слышал, что мсье ударил мадам, и про то, как видел их лежащими на полу, и про то, как боялся и прятался за булочной.

– Они оба мертвы? Ты помнишь эту мадам? – спросила Коллет.

– Да, – всхлипывал Жоффруа. – Нас заставляли красть по мелочи, и я, до того как полез в дымоход, засунул этот канделябр в сумку. А потом забыл – так его и унес с собой. Если бы оставил, то мадам могла бы защититься. Это из-за меня все произошло! Я побоялся вылезти из трубы!

– А что было надето на мадам, ты помнишь? – спросила Коллет.

– Нет, помню только, что у нее длинные волосы были. Упали ей на лицо. А еще, что она поцарапала себе руку, вот как вы, тетя, только, по-моему, у нее правая рука поцарапалась…

– Что же ты это… Что же ты это говоришь, – запричитала Коллет. – Страсти какие! Нет, не могу я теперь тебя оставить дома. Узнают ведь… Арестуют… А заступиться за меня тоже некому…

Жоффруа молчал.

– Давай я лучше тебе хлеба дам в дорогу. И одежда тоже подсохла… Не узнают тебя, ты ведь раньше весь в саже был. Одевайся… Одевайся, милый! Пойдем, я тебя провожу.

– Тетя… Можно, я хотя бы у тебя переночую?

– Что ты! Что ты! Если ты чистил трубу у де Фижаков, то уже поздно. Завтра будут всех обыскивать… Собирайся!

Жоффруа медленно оделся, взял свою сумку, куда Коллет уже положила канделябр и буханку хлеба. Помедлив, мальчик вытащил со дна сверток и протянул женщине.

– Возьмите тогда это. Это самое дорогое, что у меня есть, – сказал он.

– Ничего мне не нужно, мальчик.

– Возьмите! Никто еще не был ко мне так добр! – И с этими словами он положил сверток на полку, рядом с засушенными цветами. – Хорошо, теперь я готов.

Они вышли, когда было уже за полночь. У Соснового моста остановились.

– Здесь нет прохода, – сказал Жоффруа.

– Переправа сейчас не работает. Но ты иди вперед по бревнам, так и пройдешь. Ты же еще ребенок! Это я неуклюжая.

– Спасибо тебе, тетя, – сглотнул Жоффруа.

– С богом! Иди! – перекрестила его Коллет.

Мальчик двинулся по мосту и дошел до того места, где над рекой повисли два тонких бревна. До противоположной стороны оставалось четыре метра.

Жоффруа вздохнул и ступил на бревно.

6

Трубочист не мог убить де Фижака. Десятилетний мальчик просто не смог бы замахнуться, чтобы ударить де Фижака по голове! Надо спешить обратно: если мальчика найдут, то без следствия отправят на каторгу. А Жоффруа тут ни при чем!

Ленуар гнал коня обратно, но после его встречи с Клодом прошло уже два часа, а город Фижака так и не появлялся. Конь хрипел от напряжения. Деревья сменяли друг друга, но словно раздваивались, расширяя лес. Ленуар отпустил поводья. Сейчас единственным выходом было довериться чутью коня. Если у того еще хватит сил вывезти их обоих. Конь перешел на шаг. Холод зубами вгрызался в тело Ленуара. Глаза начали смыкаться, когда вдруг конь громко фыркнул, шарахнулся в сторону, а потом снова помчался вперед. Ленуар вцепился в узду и еле удержался в седле.

Через