Немногословная издательница

Тон встречи задан ею с ходу: «Я стану говорить не о себе, а об изданных книгах». С этими словами она закладывает за ухо прядку своего короткого каре. На этой элегантной сорокалетней особе соответствующие началу весны вытертые джинсы, футболка-тельняшка, приталенный твидовый пиджак.

Сама Фантина де Вилат не расположена рассказывать о себе, зато многие ее коллеги с готовностью превозносят ее любопытство, чутье, интуицию. «Никто не обладает таким даром глубокого чтения, как она, – признает другая издательница, конкурентка Фантины. – А еще она обожает торговать книгами, не чураясь коммерческого аспекта своего ремесла». За 15 лет издательница составила каталог по своему вкусу. Возглавляя маленькую компанию из всего четырех человек, она издает менее десяти романов в год.

По утрам, не дожидаясь восхода, она сама отпирает дверь издательства и два часа читает пришедшие по мейлу и по почте рукописи. Вечером она тоже покидает издательство последней. У ее компании два краеугольных камня: находить новые таланты и раскапывать забытые тексты, как произошло, например, с «Алтарем» румынки Марии Георгеску (премия «Медичи» иностранным авторам, 2007 г.) и с поэтичной «Механикой копченой селедки» венгра Тибора Миклоша, написанной в 1953 г. и более полувека пролежавшей в столе.

Страсть к литературе ведет Фантину де Вилат с детства. Проводя летние каникулы в доме своей бабушки в Сарла, она полюбила Чехова, Беккета и Жюльена Гракха.

Бурное начало

Будучи хорошей ученицей, она посещает литературные курсы в лицее Бертран-де-Борн в Перигё, продолжает учебу в Нью-Йорке, где стажируется в таких престижных издательствах, как «Пикадор» и «Литтл, Браун». В 2001 г. она возвращается во Францию, стажируется в «Файар» и поступает ассистенткой в «Ликорн».

В 27 лет Фантина де Вилат создает собственное издательство, взяв кредит на 20 лет и вложив в дело все свои сбережения. За несколько месяцев до этого произошло изменившее ее жизнь знакомство с эксцентричной валлийкой примерно ее возраста, Флорой Конвей, официанткой из нью-йоркского бара, посвящавшей свободное время писательству. Фантина влюбляется в рукопись первого романа Конвей и обещает биться за нее не на жизнь, а на смерть. Обещание сдержано: в октябре 2004 г. права на «Девушку в лабиринте» становятся предметом сражения на Франкфуртской книжной ярмарке и продаются в двадцать с лишним стран. Так начинается слава Флоры Конвей и компании ее издательницы.

Загадка Фантины де Вилат

О романах, которые она издает, Фантина де Вилат всегда рассказывает с заразительным пылом и воодушевлением. «Она несколько переигрывает со страстностью», как говорит один ее коллега, считающий, что «кроме пишущей на английском Флоры Конвей, ничего не публиковавшей уже более десяти лет», издательский каталог «Вилат» скуден, «как дневной дождик в Толедо». Среди бывших авторов издательства тоже есть хулители: «Она умеет внушить вам веру в вашу уникальность и в то, что она разобьется ради вас в лепешку, но если ваша книга не получит прессы и не найдет читателя, она отвернется от вас без малейших угрызений совести», – говорит одна из авторов. «Хрупкая и робкая с виду, она на самом деле воин, не дарящий подарков», – делится впечатлением ее бывшая сотрудница, для которой «Фантина остается загадкой». Никто ничего не знает ни о ее личной жизни, ни о занятиях помимо работы – по той простой причине, что для нее нет жизни за пределами издательства. Ее компания – это она сама».

Сама она далека от того, чтобы это отрицать: «Издательское ремесло увлекательно, но требовательно. Это многогранное ремесло, постоянная возня в отработанной смазке. То вы автомеханик, то дирижер, то монах-писец, то коммивояжер».

На вопрос, способны ли все еще книги менять жизнь, Фантина де Вилат отвечает, что «во всяком случае, конкретная книга еще может спасти чью-то жизнь» и что именно для этого она и практикует свое ремесло, пользуясь одним-единственным компасом: своим желанием издавать книги, «которые хотелось бы прочесть ей самой как читательнице». «У меня такое впечатление, что все изданные мной романы – булыжники, мостящие длинный путь, – признается Фантина. – Путь, ведущий к чему-то или к кому-то», – загадочно заключает она.

Фантина де Вилат в 6 датах

– 12 июля 1977 г.: родилась в Бержераке (Дордонь).

– 1995–1997 гг.: посещала подготовительные литературные курсы.

– 2000–2001 гг.: работала в США в издательствах «Пикадор» и «Литтл, Браун».

– 2004 г.: основала издательство «Фантина де Вилат». Издала «Девушку в лабиринте».

– 2007 г.: присуждение премии «Медичи» роману Марии Георгеску «Алтарь».

– 2009 г.: Флора Конвей получает премию Франца Кафки.

Фантина

Меня зовут Фантина де Вилат.

В 2002 году – мне в тот год исполнилось 25 лет – я вступила в связь с писателем Роменом Озорски. Последовало девять месяцев беспорядочных тайных свиданий. Озорски был женат, меня эта ситуация смущала. Но все эти девять месяцев были наполнены счастьем и гармонией. Чтобы проводить со мной больше времени, Ромен соглашался на все предложения по продвижению его книг за границей. Никогда я так не любила путешествовать, как в те месяцы: Мадрид, Лондон, Краков, Сеул, Тайбей, Гонконг…

«Благодаря тебе моя жизнь впервые стала интереснее моих романов», – твердил мне Ромен. Он говорил, что я приношу в его жизнь романтику. Я догадывалась, что то же самое он говорил всем женщинам, но одного у Ромена Озорски нельзя было отнять: он умел вскрывать в людях качества, неведомые им самим, внушать им уверенность к себе.

Впервые взгляд мужчины придавал мне сил, делал меня красивой. И впервые, спасаясь от страха потерять кого-то, я предпочитала думать, что еще его не нашла. От одной мысли о том периоде моей жизни я испытываю головокружение и трепет. Всплывает твердое ядро воспоминаний. То был год войны в Ираке, гибели журналиста Дэниэла Перла, обезглавленного в Пакистане, страха перед Аль-Каидой. Год девиза «Наш дом горит, а мы отворачиваемся», год ужасного захвата заложников в московском театре.

Мало-помалу я капитулировала и признала очевидное: я влюблена в Ромена. Истина состояла в том, что я проживала с ним историю из тех, что метят раскаленным клеймом, «великую разнузданность во всех смыслах», о которой говорит Рембо[17]. Но, переживая эту страсть, я уже знала, что больше никогда в жизни не испытаю таких сильных чувств. Что они стали апогеем моей любовной жизни, всплеском, вспышкой, в сравнении с которой все дальнейшее неминуемо покажется тусклым и пресным.