Так я сама тоже поверила в эту любовь.

Согласившись на совместные проекты с ним, я окончательно распоясалась. Я позволила себе думать, что наш роман может достигнуть кульминации, и дала Ромену согласие на то, чего он требовал несколько месяцев: сообщить жене, что их брак закончен и что он намерен с ней развестись.

Но кое-чего я не предусмотрела: что Альмина именно в тот вечер тоже кое-что сообщит мужу. Она ждала ребенка. Мальчика. Маленького Тео.

Фантина

Узнав о беременности жены, Ромен резко закончил наши отношения. Его родители разошлись вскоре после его рождения. Он никогда не знал своего отца, что наложило отпечаток на все его существование. Желая обеспечить сыну обстановку крепкой семьи, он решил все сделать для возрождния своего брака. Главное, думаю, его приводила в ужас перспектива того, что в случае разрыва Альмина не позволит ему толком участвовать в воспитании сына.

После ухода Ромена я заблудилась в сумрачной чащобе уныния. На протяжении месяцев я была зрительницей своего собственного внутреннего крушения, неспособной что-либо предпринять для замедления неуклонного погружения в пучину.

Та роль, которую я невольно исполняла в гибели нашего романа тем, что отодвигала момент разговора Ромена с женой, делала еще болезненнее рану, которую я наносила сама себе. Мое тело было распластано на земле, сердце корчилось от боли, душа была опустошена. Перевернуть страницу казалось выше моих сил. Я была чужой для самой себя. Моя жизнь лишилась смысла, света, горизонта.

В то время я трудилась ассистенткой в отделе работы с рукописями одного издательства на берегу Сены. Мое рабочее место помещалось в крохотной мансарде с плохой звукоизоляцией на последнем этаже дома с серым фасадом. Я старалась не пускать в свой кабинетик голубей и едва протискивалась среди завалов рукописей, переползавших с пола на письменный стол, а оттуда на книжные полки, громоздясь до потолка.

За год издательство получало больше двух тысяч рукописей. Моя задача состояла в первичной сортировке текстов. Я отфильтровывала неподходящие для издательства жанры (документальный, поэзию, драматургию) и писала предварительные отзывы на беллетристику, которые отправляла более опытным редакторам. Сначала эта работа была связана с наивными иллюзиями, но за год они улетучились.

Это были странные времена. Люди все меньше читали, зато все больше писали. В Лос-Анджелесе у любого лежит на флешке гениальный сценарий про заправщика, заливающего полный бак официантке из ночного клуба. В Париже у любого есть рукопись в ящике стола или идея романа в голове. Честно говоря, половина поступавших текстов производила жалкое впечатление: корявый стиль, хромой синтаксис, путаный сюжет. Другая половина вызывала скуку: это были по большей части выплески дам, мнивших себя вторыми Маргерит Дюрас, и господ, прикидывавшихся Дэном Брауном (в Штатах как раз вышел «Код да Винчи», спровоцировавший массу подражаний). О самородках и шедеврах и говорить не приходится; но мне не попадались даже романы, которые искренне родились бы из авторского сердца.

А потом наступил тот день в конце сентября… В 8.30 утра я вошла в свой холодный кабинетик, включила обогреватель (гревший еле-еле) и кофемашину (варившую гадкую бурду). Сев за письменный стол, я увидела ЭТО: торчавший из-за края шкафа уголок крафтового конверта. Я подняла конверт. Видимо, он соскользнул на пол с горы рукописей.

Я уже хотела водрузить его обратно на верхушку бумажной горы, но не стала этого делать, обнаружив, что конверт адресован лично мне. Будучи еще круглым нулем в этом деле, я растрогалась от такого знака внимания, вообразив, что этот автор искал на интернет-форумах или еще где-то имя человека, который взялся бы по достоинству оценить его труд. Я открыла конверт. Внутри находился отпечатанный на машинке текст на английском языке.

Английский!.. О чем только люди думают?

Я уже собиралась отправить этот текст в коробку с другими отвергнутыми трудами, как вдруг мой взгляд упал на название, вызвавшее у меня интерес: The Girl in the Labyrinth. Стоя у шкафа, я рассеянно пробежала глазами первую страницу, потом две следующие. Сев за свой стол, я проглотила первую главу, вторую, третью… В полдень я пренебрегла обедом – так увлеклась. Перевернув последнюю страницу, я увидела, что уже стемнело.

У меня сильно колотилось сердце, я была в шоке, жар сменялся ознобом, с губ не сходила улыбка, как у безумно влюбленной. Наконец-то у меня в руках оказалась рукопись, сумевшая тронуть меня за живое. Это была особенная книга, не похожая ни на что из того, что мне приходилось читать раньше. Вообще ни на что не похожая, не поддающаяся классификации, сбившая меня с ног, поймавшая в сеть. Свежее дуновение, мигом рассеявшее скуку и затхлость.

Я запустила руку в конверт и нащупала короткое сопроводительное письмо: