Я застала Нико у его мамаши, прикинулась безутешной и попросила помочь мне открыть ворота гаража, в котором мой бывший якобы запер принадлежавшее мне барахло. Кузен-пожарный заглотил наживку, прельстивший ролью спасителя. Ближе к шести часам вечера я сдала машину в Шартре, на бульваре Куртий, и села на пассажирское сиденье внедорожника братца Нико, вооружившегося длиннющими кусачками, которыми пожарные при необходимости атакуют засовы. Замок на улице Ломон оказался хлипким. Я поблагодарила родственника за помощь и помахала ему ручкой, чтобы не дать времени сообразить, во что он ввязался.

В боксе я провела добрую часть ночи, изучая при помощи фонаря, который стянула из машины Нико, пожитки Фредерика Андерсена. Кроме примитивной мебели и инвалидного кресла там валялась электрическая пишущая машинка Smith Corona, два пластмассовых чемодана с грампластинками и CD-дисками: Тино Росси и Нина Наген, Нана Мусаури и Guns N’Roses… Еще я нашла пачку старых номеров «Нью-Йоркера» и три коробки с книгами на английском: книги издательства Penguin Classics, детективы карманного формата, аннотированные экземпляры «Американской библиотеки». Интересен был гараж также тем, чего в нем не оказалось: мне не попалось ни фотографий, ни писем. Зато в железном шкафу с выдвижными ящиками я нашла нечто, на что не смела надеяться: еще два напечатанных на машинке романа, «Равновесие Нэша» и «Конец чувств». Стараясь побороть дрожь, я с опаской перелистала первые страницы. Передо мной были не черновики, а законченные произведения, не менее блестящие, чем «Девушка в лабиринте».

Я ушла с подземной парковки на улице Ломон в пять утра. Никогда не забуду те чувства, которые испытывала тем утром, бредя под дождем, насквозь промокшая, смертельно уставшая, но в восторге прижимающая к сердцу два новых шедевра.

МОИ романы…

Фантина

Чтобы основать свое издательство, я заняла денег у родителей, бабушек, друзей, у толстяка Нико, вообще у всех, до кого добралась. Немножко евро здесь, немножко евро там. Я залезла в свои накопления на квартиру, отказалась от страховки, взяла кредит. Все считали, что я рехнулась, и уже вели хронику моего безумия. Книги не изменяют мир, но мою жизнь «Девушка в лабиринте» изменила. Благодаря этому роману я стала совершенно другой: более уверенной, более решительной. Этим вспыхнувшим во мне новым пламенем я была обязана также моему двойнику, Флоре Конвей. Этому вымышленному персонажу я вверила текст Фредерика Андерсена. Я создала ее согласно своим желаниям. Флора Конвей сочиняла такие романы, которые мне хотелось прочесть. Далекая от гнилого замкнутого мирка Сен-Жермен-де-Пре и кровосмесительных шашней литературной олигархии, я придумала ей детство в Уэльсе, юность в среде панков Нью-Йорка, прошлое официантки в баре «Лабиринт», лофт в Бруклине с видом на Гудзон.

Флора воплощала для меня свободу: вольная душа, она не выбивалась из сил, торгуя своими книгами, плевала на прессу, а главное, посылала куда подальше журналистов. Эта женщина ничего не боялась, спала с кем и когда хотела, не льстила низменным инстинктам своих читателей, доверяя их уму, не скрывала презрения к литературным премиям, хотя и удостаивалась их. Так, легкими мазками, вырисовалась Флора – пока я переводила на французский ее сочинения и позже, когда она шла от успеха к успеху, а я не отрывалась от клавиатуры, отвечая на просьбы об интервью. Когда понадобилось придумать для Флоры лицо, я выбрала колдовскую юношескую фотографию своей бабушки, на которой та похожа на меня. Флора сидит у меня в голове, она вползла в мою ДНК. Флора Конвей – это я.

Мой улучшенный вариант.