Кольцов был избран президентом общества, Бунак ученым секретарем, в совет кошли Т. И. Юдин, Н. В. Богоявленский и А. С. Серебровский (11). Подавляющее большинство членов общества были заинтесованы главным образом в генетике человека, а не в практических мерах по прямому улучшению популяций человека. В этом было главное отличие русского общества от евгенических программ, развернутых в Европе и в США, где принудительная стерилизация не просто применялась широко, а стала законодательно закрепленной практикой. Это объясняет, почему известные русские психиатры, специалисты по изучению личности и конституции человека, такие как основатель и первый директор Психоневрологического Института в Петрограде академик В. М. Бехтерев или московский психиатр Т. И. Юдин приняли активное участие в работе общества с первого дня его основания. В 1923 году при обществе заработала специальная Комиссия по изучению евреев под руководством В. В. Бунака. В том же году "Хартия" общества была утверждена Наркоматом Внутренних Дел, и копия Хартии была представлена в Наркомат Юстиции для включения во "2-й свод законов Российской Федерации" (12). Следовательно, Русское Евгеническое Общество было признано и юридически одобрено советскими властями как законное собрание интеллектуалов.

Отделения Общества появились в Петрограде, Киеве, Саратове, Екатеринбурге, Одессе и Казани (13). Благодаря высочайшей репутации Кольцова в мире, члены Международного Евгенического Комитета единогласно проголосовали за избрание его 2 декабря 1921 года официальным представителем Российского Евгенического Общества (это было большой редкостью при сложившейся в те годы крайней настороженности мировой общественности к официальным представителям Советской России на всех уровнях; такую настороженность вызвали шаги советского руководства, выдвигавшего препоны к общению официальных лиц из России с "буржуазными прихвостнями" из зарубежного мира науки или тайно засылавшего большевистских эмиссаров в разные организации). В 1922 году на встрече международного комитета в Брюсселе Россия была принята 22-м членом в состав комитета, причем она оказалась среди всего 15 стран, хартия и действия Евгенического общества которой были признаны соответствующими всем требованиям международной общественности (14). Этот факт известен в России и сегодня, и потому не могут не вызывать брезгливого удивления попытки некоторых лысенковцев, например, Д. Сахарова (ученика Х. С. Коштоянца, травившего Кольцова в советской России) бросить тень на Кольцова за то, что он, якобы, запачкан своей причастностью к евгеническому движению.

В Петрограде Филипченко основал Бюро по Евгенике в 1921 году при Российской Академии наук (15). В 1923 году название было изменено на Бюро по евгенике и генетике, в 1924 году слово генетика в названии было поставлено на первое место, а в 1925 году слово евгеника вообще исчезло из названия Бюро. Это показывает, что и для Филипченко чисто генетические проблемы играли главенствующую роль. В 1930 году, при не до конца выясненных обстоятельствах, несколько крупных советских ученых ушли из жизни в результате развития у них странного скоротечного "менингита". Среди таких еще совсем недавно здоровых, а потом вдруг в одночасье скончавшихся людей оказался и Ю. А. Филипченко. Н. И. Вавилов принял на себя руководство лабораторией Филипченко, а затем преобразовал её в Институт генетики АН СССР и в момент реорганизации академии Сталиным перевел институт в Москву.

Еще одной инициативой Кольцова стало создание в 1922 году "Русского Евгенического журнала" (со второго тома Филипченко стал со-редактором, и в 1925 году московский психиатр П. А. Люблинский присоединился к нему). Филипченко издавал в Петрограде "Новости Бюро по Евгенике" (17). В кольцовском журнале в 1920-е годы были опубликованы статьи о наследственной изменчивости признаков человеческого тела (цвета глаз и волос, групп крови, наследования интеллектуальных, поведенческих и физических признаков, таких как соматомегалия, шизофрения, алкоголизм, частичное срастание пальцев), также как результатов изучения популяционной генетики, влияния наследственности на темпы рождаемости и смертности, также как войн, браков, юридической практики, образования, традиций и расовых различий в наборе наследственных болезней. Были напечатаны статьи о браках славян и финнов, еврейском антропологическом типе, поиске общих критериев, полезных для выяснения биологических различий представителей разных национальностей (19). Кольцов уделял серьезное внимание отправке научных экспедиций в различные районы страны с целью сбора информации о наследуемых различиях представителей многих национальностей, населяющих СССР, также как живущих в изоляции субпопуляций и триб. Он и сам активно включился в эти исследования (20) и публиковал собственные результаты в Русском Евгеническом журнале и в американском Science.

В британско-американском журнале Eugenical News регулярно появлялись обзоры статей, опубликованных в Русском евгеническом журнале, и они неизменно оценивались положительно.

Важно подчеркнуть, что большинство молодых ученых, работавших под руководством Кольцова и Филипченко, особенно Ф. Г. Добржанский, Б. Л. Астауров, П. Ф. Рокицкий, В. В. Сахаров, Н. Н. Медведев, одновременно проводили и чисто генетические исследования. Например, в 1926 году В. В. Сахаров защитил диссертацию на основе двух исследований — изучения родословных русских музыкантов (была опубликована в 1924 году) и находке нового типа мутаций у Drosophila melanogaster (вышла в свет в 1925 году).

После большевистского переворота 1917 года обмен печатными материалами между российскими и западными учеными стал серьезно затруднен в результате политики изоляционизма, введенной большевистскими властями. Ленину и его окружению хотелось снизить до минимума выплескивание на Запад информации о том, что творится в подведомственном им государстве, и негативные последствия этой политической устремленности стали ощущать на себе ученые.

Кольцов свободно говорил по немецки, английски, французски, итальянски, знал латынь и древне-греческий и скрупулезно следил за западными публикациями. Он просил своих западных друзей присылать ему научные журналы из разных стран, каждый день тратил несколько часов на то, чтобы просмотреть их, делал пометки карандашом в оглавлениях, кто из сотрудников должен ознакомится с какой статьей, и требовал от них краткого отчета о прочитанном. Ясно понимая важность постоянного ознакомления русских ученых с текущими результатами, полученными западными коллегами, он пытался организовать перевод и печатание в СССР максимально большого числа книг, обзорных и исследовательских статей, появлявшихся в центральных западных журналах и издательствах. Подобная же страсть к переводу на русский и изданию в СССР многих западных книг была присуща Ю. А. Филипченко и Н. И. Вавилову. Один только список опубликованных в СССР книг впечатляет (21).

Среди сотрудников Кольцова в Институте экспериментальной биологии был Сергей Сергеевич Четвериков, который в 1926 году заложил основы новой науки — популяционной генетики. Вместе со своими учениками он доказал, что естественные популяции дрозофил, обитающие в предгорьях Северного Кавказа, "насыщены мутациями как губка". Это выражение он применил для объяснение эволюции биологических видов, показав, как накопление мутаций может вести постепенно к изменению существующих видов и их трансформации в новые виды. Четвериков сделал в 1927 году доклад о своем открытии на 5-м Международном генетическом конгрессе в Берлине. Специалисты, занимавшиеся изучением распространения наследственных патологий в популяциях человека в СССР, были весьма заинтересованы его выводами, поскольку изучение генетического разнообразия популяций человека помогало помочь в понимании изменчивости человека. Медикам стало ясно, что разные субпопуляции (в частности, разные национальные поселения, представители разных народностей и триб) могут существенно различаться по составу и набору мутаций.