легко попадет в один из университетов Лиги плюща. А еще, что неудивительно, Элай был настоящим придурком.

Прямо сейчас он щурился в свете моего фонарика.

– Твою мать, – пробормотал он.

– Ты не Гельсин, – ошеломленно выдохнула Мэллорин.

Позади него из темноты вышли еще трое подростков – мальчик и две девочки. Я никого из них не узнала.

– Что за Гельсин? – спросил Элай Хэтч.

– Кто эти чокнутые? – поинтересовалась одна из девочек.

– Это вы кто? – парировала я.

– Погоди, – произнес Элай. – Я тебя знаю. Ты та девчонка, у которой отца убили.

– О да, я слышала об этом, – подхватила другая девочка. – Мне сказали, что его нашли всего…

– Всего что? – ощерилась я.

Девочки засмеялись.

– Давай выбираться отсюда, – сказала Мэллорин, собирая вещи и не поднимая головы.

– Что вы тут вообще делаете? – спросила первая девочка. – Это что, чай? У вас тут чаепитие?

Мэллорин очень не вовремя подобрала собачью игрушку и засунула ее обратно в корзину.

– Как мило! – воскликнула другая девочка. – Они играют в куклы.

– Все в порядке, – прошептала Мэллорин. Я не была уверена, к кому из нас она обращалась. Ее голос дрогнул от слез. – Все будет хорошо.

Девочки хихикали, а мальчики смотрели на нас с глупыми ухмылками. Я ненавидела их всех. Они не знали, как усердно трудилась Мэллорин, насколько это было для нее важно; не замечали ее заботу, терпение и любовь. Им хотелось просто по-идиотски пошутить.

По мне прошелся тот же электрический разряд, что и в ту ночь в клинике, когда я посмотрела на Зорро и всем своим существом почувствовала, что мне нужно его вылечить. Только теперь это был темный поток гнева, сбивающий с ног.

– Оставьте ее в покое, – приказала я, подходя к ним так близко, что оказалась в нескольких дюймах от лица первой девочки. От нее пахло вейпом со вкусом зеленого яблока.

– Не надо… – начала Мэллорин.

– Помолчи, – бросила я.

Девочка вновь рассмеялась, но совсем по-другому. Гнев, овладевший мной, ее не боялся. Ему совсем не было страшно, и, думаю, она это поняла. Девочка шутила, а я – нет. Они смеялись надо всем.

– Чокнутая, – сказала наконец она.

Ее голос был тихим, неуверенным. Мэллорин закончила собирать вещи и запихнула их в корзину.

– Пойдем, – сказала она. – Мы уходим.

Домой мы возвращались в мрачном молчании. Я видела, что Мэллорин было стыдно, и почувствовала, что тьма, тлеющая внутри меня, никуда не делась.

Когда мы вернулись домой, Мэллорин распаковала корзину и разложила вещи. Я предложила помочь ей, но она отказалась. Зорро с беспокойством наблюдал за происходящим.

– Мне жаль, Мэллорин, – сказала я.

Я не была уверена, о чем именно сожалела. Возможно, об ужасном поведении некоторых людей; о том, что не сработало заклинание, а Мэллорин увидела гнев, который я каждый день пыталась сдержать. Мне было жаль, что все получилось именно так.

Она оторвалась от своего занятия.

– За меня никто никогда раньше не заступался, – сказала Мэллорин. – Спасибо.

Она вылила в раковину остатки чая, предназначавшегося для Армана Гельсина.

– Кстати, если тебе любопытно, оно бы не сработало.

– Заклинание?

Мэллорин покачала головой.

– Почему? – спросила я.

– Я ошибалась, – проговорила она.

– Насчет Гельсина?

– Насчет тебя.

Мэллорин посмотрела на меня.

– Это не проклятие.

– Окей, – сказала я. – Тогда что это?

– Я не знаю, – произнесла она. – На тебе нет никаких пут. Там просто…

Мэллорин помедлила, подыскивая слова.

– Что?

Она растерялась и казалась опустошенной.

– Чего-то не хватает, – сказала наконец Мэллорин.

Глава 16. Удивительное крохотное сердце

В понедельник, вернувшись в школу, я услышала новый слух: Маржан Дастани по ночам приносит в жертву щенков.

– Это, разумеется, неправда, – сказала Грейс.

Мы были во дворе. Грейс сидела на коленях у Хоуи, а Кэрри нервно оглядывалась по сторонам.

– Само собой, – подтвердила Кэрри, хотя уверенности ей явно не хватало.

– Но если серьезно, – глуповато улыбнулся Хоуи, – что произошло?

– Ну, во-первых, – заговорила я, – это были не щенки.

У Кэрри вытянулось лицо. Улыбка Хоуи застыла, и я подумала, что он мне не нравится.

– Ничего не произошло. Это все глупые слухи, а Элай Хэтч – придурок, – встряла Грейс. – Мы всегда тебя поддержим, милая. Не волнуйся.

Она бросила на Хоуи испепеляющий взгляд, тот по-дурацки пожал плечами, не понимая, что сделал не так.

Весь оставшийся день мне казалось, что вокруг образовался пузырь из любопытных осуждающих взглядов людей, с которыми я даже не была знакома. Внутри этого пузыря мысли ворочались неохотно, все звуки были приглушены и отдавались эхом. Может, именно так чувствовала себя Мэллорин, до того как сбежала. Возможно, так чувствовал себя папа всю свою жизнь.

Кэрри и Грейс подходили ко мне при любом удобном случае. Грейс взяла за правило сердито смотреть на любого, кто пялился на нас, и таких людей стало намного меньше. Кэрри было явно не по себе, но, несмотря на это, она держалась рядом и не задавала никаких вопросов. Для этого и нужны друзья.

Когда прозвенел звонок c последнего урока, мы встретились во дворе.

– Мне нужно на плавание, – сказала Кэрри. – Но после этого можем позаниматься вместе. Я попрошу папу взять нам дан-дан.

Идея посидеть в уютной гостиной Финчей c дан-даном, лапшу для которого китайский ресторанчик по соседству делал сам, была заманчивой, но я знала, что, как только мы окажемся наедине, возникнут вопросы, на которые мне придется отвечать. Например: «Почему Элай Хэтч распускает странные слухи? Что произошло на самом деле?» Я не желала ничего объяснять. Мне не хотелось врать подругам, но и правду рассказать тоже было нельзя.

– Я устала, Медвежонок, – сказала я. – Лучше пойду домой.

Домой я не пошла, да и усталости не чувствовала. Я села на велосипед и поехала в клинику, выплеснув весь свой гнев на педали под ногами. Они крутились так яростно, что ветер бешено дул мне в лицо, и через какое-то время школьный кошмар, где все шептались и таращили глаза, показался мне совсем далеким.

Когда я подъезжала к парковке позади клиники, в поле моего зрения мелькнула грациозная тень. По краю крыши крался старый серый кот, величественный и спокойный. Он остановился у козырька над дверью и присел. Еще мгновение кот наблюдал за мной, помахивая хвостом, затем прошелся вдоль водостока, завернул за угол крыши и скрылся из виду.

– Это тебе, – сказал Доминик, когда я вошла, и протянул конверт.

Мне даже смотреть на него не пришлось – и так было ясно, от кого он. Я отнесла конверт в кабинет отца, вскрыла его, вытряхнула телефон на стол и стала ждать. Минуту спустя он начал вибрировать.

– Он в добром здравии? – спросил голос. – Тот, что страдал недержанием?

– Он… э-э… да. Все в порядке.

– Хорошо, – сказал голос. – Скоро вам нанесут визит. Придет еще один клиент.

– А что, если я откажусь?

Тишина.

– Ладно, хорошо. В этот раз я отказываюсь.

На другом конце провода по-прежнему царила тишина. Я ждала, и наконец голос заговорил.

– Почему?

– Кто-то должен в итоге объяснить мне все это, – потребовала я. – Я хочу знать, кто вы такие и что вам известно об отце.

На потрескивающей телефонной линии повисла тяжелая, тягучая тишина: чувствовалось, что собеседник перебирал в голове разные варианты.

– Примите посетителя.

Прежде чем я успела возразить, голос продолжил:

– Окажите помощь пациенту.

– И что потом? – спросила я. – Я же сказала, что не буду этого делать.

Последовала тишина, которая на этот раз длилась очень долго. Я даже подумала, что звонок прервался.

– А потом, – внезапно произнес голос, – я попытаюсь вам помочь.

В телефоне щелкнуло, и снова стало тихо. Я положила его в ящик стола и вышла в вестибюль.

– А вот и она, – сказал Доминик незнакомцу, стоявшему у стойки регистрации с футляром для скрипки в одной руке и накрытой полотенцем птичьей клеткой в другой. Доминик кивнул в мою сторону, и на меня через плечо взглянул человек с юным лицом, обрамленным растрепанными черными волосами. Взгляд печальных настороженных глаз встретился с моим.

Новым клиентом оказался мальчик примерно моего возраста с хрупкими чертами лица, тонкими, как перышко, руками, птичьим телосложением и бледной кожей, безупречной, словно матовое стекло. Сильный ветер, вероятно, унес бы его прочь, оставив лишь глаза. В них застыли печаль и чувство, которое я узнала мгновенно.

Гнев.

– Привет, – поздоровалась я. – Чем я могу тебе помочь?

Он поднял сначала футляр для скрипки, а затем птичью клетку, как будто это каким-то образом отвечало на мой вопрос. Позади него Доминик покачал головой и пожал плечами.

– Да, хорошо, – произнесла я. – Пошли со мной.

Когда мы оказались в кабинете и дверь за нами закрылась, мальчик водрузил прикрытую клетку и футляр на мой стол. Затем он расстегнул защелки и открыл его. Я ожидала увидеть что угодно, но уж точно не настоящую скрипку, лежащую на мягкой обивке цвета индиго.

Полотенце с птичьей клетки мальчик снимать не стал. Я осознала, что оттуда не доносилось ни звука.

– Меня зовут