инструмента. Если у ёкая и были какие-то страхи или сомнения, она их не показывала. Скрипка наблюдала за происходящим с нескрываемым любопытством, изредка моргая с мягким клацающим звуком, похожим на щелчок затвора фотоаппарата.

От нее исходило восхитительное темное сияние, которое согрело костяшки моих пальцев, стоило мне прикоснуться к ней. Я провела рукой по краю корпуса, по округлому изгибу ее искусно соединенного шва. То, что было передо мной, очень походило на дерево, но на самом деле было каким-то видом кожи, сухим и жестким. Когда я нажимала на нее, она прогибалась. Казалось, ее не беспокоили мои прикосновения. Скрипка просто переводила взгляд с меня на Кента, наблюдая за нами круглыми и блестящими, как стеклянные шарики, глазами.

Она была сбита с толку. Ошеломлена. Беспокойна. Голодна, нетерпелива, полна желаний. «Чего может хотеть скрипка? – спросила я у самой себя. – Зачем ей есть канарейку?»

И как я могу ей помочь?

Я не сомневалась, что Горацио был бы рад пополнить свою коллекцию живой скрипкой. И конечно же, Кент, избавившись от нее, вздохнет с облегчением. По крайней мере, поначалу. Но все же мне казалось неправильным разделять их. Эти двое должны были быть рядом, и, в отличие от Кента, ёкай это уже поняла. Они будут идти по жизни рука об руку, я чувствовала это нутром.

– Она там, где и должна быть, – сказала я.

Лицо Кента помрачнело.

– И все? – спросил он. – Мне от нее никуда не деться?

– А ей никуда не деться от тебя, – добавила я.

Я убрала ладонь с бока ёкая. Еще мгновение мы смотрели друг на друга, а потом скрипка с драматичным и странным мелодичным вздохом снова оперлась о край стола. Тепло, которое я чувствовала в костяшках, начало исчезать и вскоре пропало окончательно.

Голод, однако, остался.

Чего-то не хватает.

Мне пришла в голову мысль.

– Ты должен дать ей имя.

– Я не буду никак называть эту штуку, – возразил Кент.

– Она побудет с тобой какое-то время, а значит, у нее должно быть имя.

Кент нахмурился, однако через мгновение задумался.

– Ладно, – сказал он наконец. – Я назову ее в честь моей бабушки. Она единственная из всей семьи позволяла мне быть ребенком. Оми.

Кент перевел взгляд на скрипку.

– Привет, – произнес он. – Тебя зовут Оми.

Скрипка – Оми – моргнула, глазами проглотив свое новое имя, и, судя по всему, оно показалось ей приемлемым.

Имя было хорошим, но этого было недостаточно. Кент все еще не простил Оми, а Оми так и не утолила свой голод. Я чувствовала его прямо посередине живота: он походил на рваную пустую яму, которую нужно было заполнить.

Почему эта скрипка открыла глаза именно сейчас, именно с этим мальчиком? Должна была быть какая-то причина, иначе зачем папа рассказывал мне все эти истории в детстве? Почему он так часто исчезал, а потом умер? Не могли события происходить просто так, иначе зачем я садилась в машины к незнакомцам и рисковала жизнью ради мантикор?

Все это должно было нести какой-то смысл, в том числе появление в моей жизни озлобленного подростка и его голодного ёкая. Но какой?

Отголосок ноты, прозвучавшей, когда Кент только открыл футляр, все еще едва слышно отдавался эхом, как слово, вертевшееся на кончике языка.

– Когда ты в последний раз играл на ней? – спросила я.

Он посмотрел на меня так, словно это я съела его канарейку, а потом задумался.

– У меня есть другие скрипки. На этой я почти не играю… не играл. Она слишком хороша для обычных занятий и очень уж капризна для сцены.

– Капризна?

– Иногда фальшивит безо всякой причины. – Кент осекся. – Что ж, теперь мы, наверное, знаем почему.

Мы оба взглянули на Оми. Она высвободила одну струну и, скосив на нее глаза, лениво почесывала изогнутую спиралью головку.

– Попробуй сыграть что-нибудь, – предложила я.

Кент свирепо уставился на скрипку. Оми перестала чесаться. Она уставилась на мальчика, встретилась с ним взглядом, а потом моргнула.

– Почему? – спросил Кент. – При чем тут я?

– Она нашла тебя, – ответила я. – На то есть причина. Может быть, тебе повезло.

«Или же, когда ты попытаешься ей помочь, она ударит тебя в грудь и оставит между ребер осколок», – произнес тихий голос у меня в голове. Я ощутила под футболкой родимое пятно, теплое и чувствительное.

Смычок был прикреплен к внутренней стороне крышки футляра двумя ремешками из фиолетового бархата. Кент расстегнул их и вытащил смычок, осторожно держа его между пальцами. Стоило ему это сделать, в нем что-то расслабилось. Разгладилась морщинка меж глаз, рука, державшая смычок, стала двигаться неторопливо и грациозно.

Свободной рукой он взял Оми за шейку, сначала неуверенно. Ёкай закрыла глаза, глубоко вздохнула и, казалось, исчезла, снова став одной лишь скрипкой и неподвижно застыв в руках Кента. Он положил ее под сурово выступающий подбородок. Затем смычок поднялся, на мгновение завис в пустоте, а потом скользнул вниз, резанув по струнам, натянутым на животе ёкая, выполненном из красного дерева.

Первая нота полыхнула так, точно ее усилили, наэлектризовали. Она висела в воздухе еще долго после того, как смычок из конского волоса перестал касаться струны.

Кент сделал паузу, давая протяжному звуку медленно затихнуть, затем снова ударил по струнам, ныряя из одного пассажа в другой. Комнату наполнила музыка. Пальцы Кента бегали по грифу вверх и вниз, его поза изменилась. Тело гордо распрямилось и напряглось, двигаясь в такт музыке, и эта резкость казалась естественной.

Сыгранный Кентом отрывок был коротким и звучным. Он распался всего через несколько тактов, но звук остался, эхом отражаясь от стен маленького кабинета. Мне показалось, что шум за дверью затих. Люди слушали.

Кент убрал скрипку из-под подбородка и усмехнулся, восторженно и в то же время смущенно. Затем его взгляд упал на птичью клетку, и Кент помрачнел. На лице появилось угрюмое замешательство, он отложил скрипку и отступил от нее на шаг.

– Я как будто поступаю неправильно, – тихонько проговорил он, – и в то же время правильно. Сам не знаю, что чувствую.

У меня в ушах все еще звенела музыка. Поверх каждой ноты звучал призрачный тон, яркий и ломкий. Он был похож на пение птиц, на радостное послеполуденное щебетание канарейки.

Я на мгновение вспомнила о зверинце Горацио, о феях и их песнях, и почему-то по спине у меня пробежал холодок.

– Кто еще о ней знает? – спросила я.

– Мой покровитель, – сказал Кент. – Благодаря ему я тебя и нашел. Больше никто.

Мне показалось, что я знаю, кто этот загадочный покровитель.

– Спрячь ее, – произнесла я, – и не показывай никому. Никогда не говори другим, на что она способна.

Я подвела его обратно к футляру и помогла уложить Оми на бархатную обивку. Когда мои пальцы коснулись испещренной древесными узорами кожи, прямо под ней я почувствовала что-то похожее на биение крови. Крошечный желудок наконец-то насытился, удивительное крохотное сердечко трепетало от возбуждения.

– Она твоя, – сказала я. – Больше ничья. Играй на ней только тогда, когда никто не слышит.

Кент ничего не ответил, но через мгновение обхватил футляр со скрипкой одной рукой и крепко сжал его. Он позаботится о ней.

Мальчик взглянул на птичью клетку.

– Если она тебе больше не нужна… – проговорила я.

Кент кивнул, его глаза решительно сузились. Повернувшись к двери, он заговорил. Его голос изменился: он был теплым, надломленным и дрожал от эмоций.

– Я и подумать не мог… – начал он, потом уставился в пол и покачал головой. – Я и подумать не мог…

Пока Кент, шаркая, шел из моего кабинета по коридору мимо изумленных взглядов застывших там фельдшеров и выглядывающих из приемной клиентов, у меня в груди с каждым вдохом разрасталось какое-то странное чувство: сияющее, смелое и жесткое. По мере того как это чувство усиливалось, я будто бы становилась выше, а мир перед глазами – более четким. Чего-то не хватало. И я собиралась понять – чего.

В ящике стола зазвонил телефон.

Глава 17. Товар

Торговый центр представлял собой ветшающую крепость из бетона и стекла, окруженную двумя уровнями почти пустых парковочных сооружений. Я вышла из автобуса на раскаленную солнцем ровную цементную площадку. Вокруг не было ни души. И неудивительно – чуть дальше по дороге расположились новые, куда более симпатичные торговые центры. Это место было пережитком прошлого.

Этот адрес дал мне голос по телефону, но никаких дальнейших инструкций не последовало. Я оглядела парковку, отчасти ожидая, что вот-вот подъедет подозрительный фургон, но ничего не произошло.

– Здравствуйте? – позвала я на случай, если таинственный незнакомец заснул в машине неподалеку.

Подождав несколько минут – за это время из торгового центра вышел, сел в свою машину