гой еси, дородьни добры молодцы,

Вы два руського могучего бога́тыря!

195 Поежай в перьвы́х Добрынюшка Никитич млад,

Поежай второй Олёшенька Попович млад;

Опишите вы всё Дюково именьицё,

Вы берите-ко черьнил да вы з бумагами,

Накладите-ко вы больше — лошадиной воз».

200 А наклали они бумаг, ц́ернил всё лошадиной воз,

Как поехали они во ту славну Корелу во богатую.

Не доехали они да всё до города;

Увидали-то у Дюка крышу на дому его;

Говорят-то тут они всё таковы реци:

205 «Как горит, верно Корелушка богатая!»

Приежают они ко Дюку на широкой двор,

Говорят-то всё они да промежу́ собой:

«Дюк Стёпанович, наверно, не пустым хвастат».

Описали-то они да всё жили три месяця,

210 Описали они только всё один конюшной двор.

Шьчо пошли они поближе, Дюковой искать да ро́дной матушки:

Им стрецялась-то им встрету всё им женшшина;

Они кланелись ей всё до низко́й земьли:

«Здрастуй, Дюкова ты ро́дна матушка!

215 Ише Дюк-от тебе да всё поклон послал

Он поклон тебе послал, всё низко кланялсэ».

Говорила-то тут им всё женьшина:

«Ище есь то нас у Дюка до петидесят.

Я не Дюкова-та как да ро́дна матушка,

220 Ище Дюкова я да портомойниця».

Ведь пошли они ищэ́ вперёд;

Тут как стретилась им да дру́га женшина;

Они кланелись всё ей до низко́й земли:

«Здрастуй, Дюкова да ро́дна матушка!» —

225 «Я ведь Дюкова всё да мукосейница;

Ище есь-то нас у Дюка до петидесят».

Тут пошли они да всё опять вперёд;

Стретилась тут им да всё ведь женьшина;

Ишше кланелись они ей до низко́й земли:

230 «Здрастуй, Дюкова ты ро́дна матушка!

Ище Дюк-от тибе да всё поклон послал». —

«Я не Дюкова-то всё ведь родна матушка,

Я ведь Дюкова всё ведь я коласьниця».

Говорят-то тут дородьни добры молодци,

235 Шьчо два руського могуцёго богатыря,

Как по имени Добрынюшка Микитиць млад,

А по имени Олёшенька Поповиць млад:

«Уж ты гой еси, да ты всё женьшина!

Доведи-ко нас до Дюковой да ро́дной матушки —

240 Описать нам всё в доми именьицё».

Тут ведь доводила она до Дюковой до ро́дной матушки,

До чесно́й вдовы Омельфы Тимофеевны;

Шьчо на стули сидит да рыта бархата,

В дорогом она сидит вся в красном золоти.

245 Они кланелись ей всё до низко́й земьли:

«Здрастуй, Дюкова ты ро́дна матушка!

Ишше Дюк-от тобе да всё поклон послал,

Шьчо поклон-от послал, да велел низко кланитц́е».

Говорит-то ево всё родна матушка:

250 «Как моё-то ведь всё дитятко захвасьливо,

Шьчо захвасьливо дитятко моё, всё неуступчиво.

Я про то ведь вам скажу: он не пустым хвастат».

Говорят-то тут дородьни добры молодцы:

«Мы приехали описывать его именьицё».

255 Говорила родима ево маменька:

«Пусь продаст-то князь Владимир стольне-киевской,

Ише Киев-от продаст пушай на бумагу-ту,

Он Чернигов пусь продаст да на чернила-та;

Тогда опишут-то, быват, ево именьицё,

260 Ише вдо́вей-от дом да всё сиротской-от».

Они стали тут писать да всё описывать;

Они так-то всё на то они поло́жились:

«Как писать-то нам ведь нать три годицька —

Не описать-то нам будёт всёго именьиця».

265 Описали-то ево всё платья цьветноё —

Как носить-то надоть платьице всё цьветноё,

На три года нать носить, нать на три месяця,

Кажной день носить-то по три платья переменныя.

Тут ведь они да росьмехнулисе,

270 Росьмехнулисе они, всё удивилисе;

Тут всёго они именья оступалисе:

«Шьчо же хвастат доброй молодець, нас не оманиват,

Он ведь бы́лом хвастат, всё-то былью-ту».

Приежают они-то скоро ко князю ко Владимеру;

275 Росказали всё про Дюково именьицё.

Говорил-то князь Владимир таковы реци:

«Выпускайте вы ведь Дюка-ка из тёмной те́мници».

Говорил-то всё он Дюку таковы реци:

«Молодой ты свет боярин Дюк Стёпанович!

280 Ты просьти, просьти миня хошь виноватого,

Ты просьти-ко всё миня, князя Владимера!»

Тут садитц́е скоро Дюк Стёпановиць

На своёго-то он всё тут на добра́ коня.

Как ударились они с Цюрилушком всё Пле́нковым

285 Шьчо о ту ли они заповедь великую;

Говорит-то всё Чурилушко всё Пле́нковичь:

«У меня-то ведь у шубоцьки да есь три пуговки;

Запоёт у этих пуговок как соловей-тиця».

Говорил-то ведь как Дюк Стёпанович:

290 «У меня-то есь у шубоцьки да всё ведь как не пуговки;

Зарыцят у меня ведь вси зьвери рыкучия,

Запоют-то вси ведь птици иностранныя,

Зьвеселять-то всех во городи во Киеви».

Говорит-то всё Чурило таковы речи:

295 «Уж ты гой еси, богатой ты боярин Дюк Стёпанович!

Мы поедём-ко с тобой всё на Почай-реку;

Перескоцит у которого всё конь ц́ерез Почай-реку,

У которого не перескоцит, у того нать голова всё с плець».

Они так-то промежу́ собой ударились.

300 Переско́цил-то у Дюка у Стёпановича

Ц́ерез ту ли ц́ерез матушку ц́ерез Поцяй-реку;

Как Цюрилушка-та пал ведь доброй коницёк в Поцяй-реку,

Уронил-то Цюрилушка в Почай-реку.

Тут стал-то боярин молодой всё Дюк Стёпановиць

305 Он ведь вытянул Чурила со добры́м конём.

Говорит-то тут Владимир-князь да стольнё-киевской:

«Молодой ты наш боярин Дюк Стёпановиць!

Шьчо ты знаешь, над Цюрилом теперь сам суди,

Ты суди-ко, Дюк да ты Стёпановиць,

310 Ты суди у мня Чурилушка своим судом».

Говорит-то молодой боярин Дюк Степановиць:

«Я не буду-ту судить Чурила всё свет Пле́нковича,

Я тово ли всё бабьёго угодьничка;

Я оставлю-ту ходить его, всё жить во городи во Киеви,

315 Я у ласкового князя у Владимера;

Пушшай з девками он, з бабами он управляитце!»

А поехал молодой боярин Дюк Стёпанович,

Роспрошшаитц́е со князём со Владимером,

Со кнегиной с Опраксе́ёй с Королевисьнёй,

320 Роспрошшаитц́е с Добрынюшкой Никитичом,

Роспрошшаитц́е с Олёшенькой с Поповичом,

Со всима́-ти он со руськима с могучима бога́тырьми;

Уежает он к родимой