– О какой сумме идет речь?

Настоятельница, посмотрев на Бланку, взяла перо, быстро написала что-то на бумаге и протянула ее Антуану. Он взял листок и, едва взглянув, сказал:

– Это вполне обоснованная цифра, и если она решит все вопросы, то деньги будут в монастыре через два дня.

Настоятельница расплылась в улыбке:

– Вот и славно. Марию проводят в ее комнату, и вы можете убедиться, хорошо ли она устроена.

Настоятельница позвонила в серебряный колокольчик, и монахиня в белом переднике до пола быстро вошла в кабинет.

– Сестра Анна, помогите нашей новой сестре Марии устроиться. Пусть ей дадут комнату с видом на сад. Эта дама под протекцией господина Антуана.

Сестра Анна с удивлением посмотрела на него. Не похоже, что женщина, сидящая в коридоре, его родственница. А уж тем более любовница. Что могло связывать этого важного господина и простую горожанку? Теми же вопросами мучилась Бланка. Откинув соображения приличия, она поспешила обратно на конюшню.

Возничий уже вычистил лошадей и накрыл их попонами с символами Антуана – белый равносторонний крест на красном полотне. Бланка подошла поближе и невольно залюбовалась мощью и грацией дивных животных. Высокий черный жеребец бил копытом в дверь не знакомого ему стойла, и звуки ударов гулко отдавали под сводчатой крышей монастырской конюшни. Возница изысканно поклонился:

– Что привело вас сюда?

– Ты слишком дерзок для простого возничего, если осмеливаешься задавать вопросы господам.

– Увы, мадам. Пятнадцать лет службы не сделали мои манеры более изысканными. Но господин Антуан почему-то терпит меня.

– Твой господин просто не любит менять людей.

– Да, госпожа.

– А еще он не любит брать прислугу из простых. Ты аристократ, а служишь простым конюхом? И что же заставило тебя пойти на это?

– Как образованный человек, я могу вам напомнить, что в истории уже встречались факты, когда один господин прислуживал другому. На этом строится военное дело, мадам.

– А как насчет дамы в вашей карете?

– Мы были отчасти виновны в несчастье, постигшем эту женщину.

Бланка постаралась принять безразличный вид, стараясь не показать, насколько ей это интересно.

– И что за несчастье приключилось с этой женщиной?

– Мы убили ее ребенка.

– Убили ребенка?

– Лошади не могут мгновенно остановиться. Карета слишком тяжелая и продолжает по инерции толкать их вперед. Дитя упало на дорогу, а мы ехали слишком быстро.

– И что с того? Это не первый случай, когда простолюдины гибнут под лошадиными копытами. Зачем же вы притащили ее сюда?

Возница сверкнул глазами и сдержанно сказал:

– Об этом вам лучше спросить господина Антуана.

Бланка поняла, что больше от него ничего не добьется…

21 августа 1870 г. Труа.

Свечи на небольшом круглом столе, за которым сидели четверо, наполовину прогорели, но Монсеньор не проронил ни слова. Бернар был не в настроении, и потому присутствующие старались не произносить лишних слов. Наконец Бланка, которую редко приглашали на Собрания, не выдержала:

– Монсеньор, в своих проповедях вы говорите про отречение от жизни во имя Господа, но людей заботит лишь как продлить свои дни.

Бернар не проявил особого интереса к ее словам.

– Когда я был молод, мне не жаль было потерять свою жизнь.

– А сейчас? Вы с такой же легкостью отдадите свою жизнь, которая стоит миллионов?

Монсеньор улыбнулся.

– Вы о людях или о деньгах?

Бланка вежливо поклонилась.

– Можно принять в расчет оба аспекта.

Тронутый столь откровенной лестью, Бернар сказал:

– Я слышал, вы составили протекцию некоему господину Менделю, а на прошлой неделе интересовались Формулами Жизни, которые господин Равви хранит у себя, моя любопытная госпожа.

Бланка дерзко посмотрела прямо в глаза Монсеньору и произнесла, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Этими формулами больше меня интересуется граф де Монбар.

Равви поерзал на стуле:

– Откуда же господин граф узнал про них, если кроме меня никто не видел этот свиток?

Бланка едва повернула голову в его сторону, не считая нужным любезничать с простым евреем.

– Когда вы решили испытать формулу света и щедро делились своими рецептами с одним настоятелем, де Монбар наблюдал за вами.

– За мной?! Зачем?!

– Его удивил ваш интерес к христианскому собору.

– Каждый человек может заинтересоваться великолепным собором. В этом нет ничего необычного.

– Для простого человека, а тем более для христианина, конечно, нет. Но вы – еврей. И для еврея странно пропадать часами в христианской церкви, которая не является местом сбора нашего высокого собрания.

Равви тут же возненавидел Бланку, которая в присутствии Монсеньора позволяла себе высказываться о нем с таким пренебрежением:

– И что же узнал де Монбар?

Бланка наслаждалась, наблюдая, как закипает гнев Равви.

– Немного. Но он наблюдателен, и он не слепой. Даже в сумерках собора цветные витражи искрились, как при солнечном свете, а губительные лучи превращались в благодатный живой свет. Он понял, что Исаак отдал ему не все.

– И что?

– Он приставил к каждому из вас по особому наблюдателю. Такому, чтобы он вошел к вам в доверие и знал все, что знает каждый из вас по отдельности.

Антуан не вытерпел и вмешался в разговор:

– Вы располагаете какими-то сведениями?

Бланка покачала головой.

– Нет, но я видела женщину, с которой вы сюда приехали.

Монсеньор вскинул брови и повернулся к своему помощнику. Ни разу за все время не видел он возле Антуана женщины. Это известие озадачило его.

– Мой дорогой Антуан, устав ордена гласит, что вы не вправе связывать себя какими бы то ни было обязательствами, кроме обязательств перед Господом. Вы – член особой семьи. Успех наших замыслов зависит от вашего благоразумия.

Антуан откинулся на спинку стула и вызывающе сказал:

– До сих пор, Монсеньор, у вас не было причин укорять меня в чем-либо. Эта женщина уронила своего ребенка под колеса моей кареты, и мой долг был оказать ей помощь как доброй христианке.

Равви предположил:

– Может, она специально бросила его вам под колеса, чтобы войти к вам в доверие? Де Монбар наверняка знает все ваши слабости.