– Понимаешь, брат моей подруги… Лена вкратце пересказалаМитину историю, упомянула свой разговор с мужем на эту тему.

– Да, Леночка, с тобой не соскучишься, – улыбнулся в трубкуСичкин. – Любишь ты все усложнять. В истории с этим Синицыным я тоже, как иСерега, никакого криминала не вижу. А докторша… На наводку это не похоже, хотявсякое бывает. Может, и пошла какая-нибудь бывшая педиаторша в наводчицы. Одноутешает, воровать у вас с Серегой особенно нечего. Серьезных домушников вашаквартира вряд ли заинтересует.

– Разве только серьезные работают с наводкой?

– Как правило, да. Слушай, Лен, я пришлю к тебе человека, онпоставит квартиру на спецсигнализацию. Если что, опер-группа будет у тебя черезпять минут. Только включать не забывай, ладно? Мой человек тебяпроинструктирует подробно. Дверь запирай на все замки, не ленись. И никогонезнакомого в дом не пускай. – Миша усмехнулся:

– Честное слово, учу тебя, как семилетнего ребенка…

– Мишаня, спасибо тебе, и прости ты меня, глупую…

– Простить не могу! – сердито пробурчал Сичкин. – Серегаприедет, скажу, чтоб за уши тебя отодрал. Для ума.

– Ладно, Мишаня, не ворчи. Я все поняла. Не добивай меня, итак противно. Знаешь, когда она ушла, я почему-то сразу почувствовала себявыжатым лимоном. Голова разболелась, коленки задрожали от слабости, таксделалось вдруг тошно ни с того ни с сего. Я ведь еще не подозревала, что онане врач из Филатовской. Вроде побеседовала с милым, приятным человеком, а потомбыло ощущение… знаешь, будто она меня рентгеном просвечивала насквозь илигипнотизировала… Ладно, не буду тебе морочить голову. Только скажи мне честно,не кривя душой: ты совершенно исключаешь связь между самоубийством Синицына ивизитом докторши?

– Ну сама подумай, какая тут может быть связь?

* * *

Красивые женщины, особенно если они еще и умны, всегда былинеприятны Регине. Но в отличие от большинства представительниц своего пола онасебе в этом честно признавалась. Она могла признать про себя, что другаякрасивей, умней, лучше, и честно возненавидеть ее за это. Впрочем, ненависть неимела последствий, в том случае, если женщина эта не оказывалась у Регины напути.

Ее с первой минуты раздражало все в Полянской – правильное,чистое, строгое лицо, длинная грациозная шея, небрежно стянутые в тяжелый узелтемно-русые волосы, невысокая, тонкая, очень прямая фигура и даже маленькиебриллиантовые сережки в ушах – явно старинные, доставшиеся по наследству откакой-нибудь прабабушки, то есть задаром. Но особенно не понравились ей рукиэтой женщины – тонкие хрупкие запястья, длинные точеные пальцы с короткоподстриженными ногтями, без всякого маникюра.

Сколько времени и сил отдавала Регина собственным рукам,короткопалым, с широкой ладонью и толстыми плебейскими запястьями! Дажеволшебники-хирурги в швейцарской клинике с руками не могли поделать ничего…

Конечно, Регина рисковала, когда устроила весь этот маскарадс врачом из Филатовской. Но сработал ее постоянный принцип: всегда надопознакомиться и поговорить с человеком. Того, с кем предстоит иметь дело, надоузнать поближе – насколько это возможно. А потом уж решать, опасен ли противники чего от него ждать.

Регина много раз убеждалась, как важна старая истина:потенциального противника надо оценивать трезво, не считать его глупее себя. Адля этого с ним надо пообщаться – хоть немного.

Она готовилась к встрече очень тщательно, меняла внешностьпродуманно и серьезно, стараясь, чтобы образ замотанного, но милого ивнимательного детского врача из Филатовской больницы был стопроцентнодостоверен.

Пожалуй, только одну ошибку она допустила – просидела слишкомдолго. Но это простительная ошибка – мог ведь человек просто устать ирасслабиться за чашкой хорошего кофе. В принципе это вполне логично.

Да и не могла она уйти раньше. Разговор надо было довести доконца. Если бы Полянская поддержала тему суицида и рассказала историю Синицына,можно было бы на какое-то время успокоиться.

Но она ни словом не обмолвилась о брате своей подруги. Амежду тем не думать об этом она не могла. Другая женщина на ее местеобязательно бы выложила эту историю. В ситуации, которую так тонко выстроилаРегина, самоубийство Синицына прямо-таки просилось в разговор.

Это все-таки чужое горе, а стало быть, не слишком больнопомянуть его в досужей болтовне. Ведь дамская болтовня часто строится именно натаких вот «интересных» жизненных историях.

Но Полянская молчала. Значит, во-первых, самоубийство братасвоей подруги приняла слишком близко к сердцу, постоянно и напряженно думает обэтом, во-вторых, подсознательно не верит, что это – самоубийство. И в-третьих,не болтлива.

«А не слишком ли далеко я захожу? – спрашивала себя Регина.– Зачем Полянской лезть во все это? Синицын ей не муж, не брат, практическиникто». И тут же отвечала себе: «Нет. Не слишком!»

Ольга Синицына, хоть и родная сестра убитого, не будеткопать глубоко. Во-первых, она не обладает таким взрывоопасным количествоминформации, во-вторых, невнимательна к деталям – даже не заметила царапин намертвой руке брата. Но главное, у нее совершенно иной склад ума. Она – тактик,а Полянская – стратег. Синицына мыслит конкретно, а Полянская – абстрактно, онаумеет обобщать и анализировать даже неочевидные, незрелые факты. Она –аналитик, то есть будет думать и действовать, пока не докопается до правды.Даже если это станет для нее опасным.

Более того, чем серьезней будет опасность, тем решительнейона станет действовать, пытаясь понять и устранить причину, а не следствие.

«А может, убрать ее, не мудрствуя лукаво? – подумала Регина.– С суицидом здесь, конечно, не пройдет. Несчастный случай – это уже теплее. Нотоже опасно…»

Сидя в чужой уютной кухне и попивая вкусный крепкий кофе,Регина хребтом почувствовала опасность, Исходящую от своей гостеприимнойсобеседницы. А тут еще, прямо как нарочно, статья Кроуэла, которую Регина самапрочитала совсем недавно в «Нью-Йоркере»…

* * *

Кассета с Миниными новыми песнями попалась на глазасовершенно случайно. Она почему-то валялась в детской, на дне ящика с Лизинымиигрушками. Отложив все дела, Лена тут же вставила ее в магнитофон. Возвращатьсяв никуда,

В позапрошлые года,

Где качается вода, черная, как сон, –

Запел чистый низкий голос. Лена слушала песню за песней.Конечно, Митя был талантлив. Но вряд ли ему стоило гак суетиться, искатьпродюсеров. Его песни как бы из вчерашнего дня. В них – острое чувство времени,но уже безвозвратно ушедшего – конца семидесятых – начала восьмидесятых. Ониотлично звучали на слетах КСП и в разных маленьких клубах. Но сейчас надокак-то иначе писать и петь.