Реджинальд сделал паузу, оглядывая слушателей.

— Но в то же время кому, думаете вы, поручена была охранаэтого риса? Тем же самым сипаям, столь жестоко, хотя и необходимо, исключеннымиз раздела продовольствия! И эту службу они выполнили с совершенной, малосказать — с геройской точностью! Военная история Европы много ли представитчерт выше этой или, по крайней мере, могущих сравниться с нею?

Реджинальд с торжеством воздел голову, однако Бушуевотмахнулся:

— Большое дело, подумаешь! Наши русские мужички ничуть нехуже будут! Помнится, ехали мы в возке через реку с крепостным моим человекомЕфимушкой. Дело было уже в апреле, чуть не на Антипа-водопола. Лед, ясное дело,— хрясь! А у меня нога сломана на охоте, я в лубках был, как камень,неподвижный. Ну, все, думаю, прощай, моя Варюшенька, скоро встречусь я с твоеюматушкою на том свете! Не тут-то было. Ефимушка меня на крышу возка вытягал —уж и не знаю как… вытягал, да. Потом оставил меня, сплавал за подмогою. Спасли— видите, живой! Ефимушка, правда, после того сгорел в огневице, так и неоклемался от ледяной купели. Ну что ж, его такое дело холопье, они же знают,что мы их отцы и благодетели. Совершенно так и индусы, кои долгу своемупокорны…

— Покорны? — переспросила Варя, с видимым наслаждениемоткидывая покрывало и подставляя лицо легкому ветерку (все-таки своих,европейцев, она могла не стесняться, а погонщик, разумеется, не смел обернутьсяк сагибам без разрешения). — Вы всерьез думаете, батюшка, что индусыпокорились? Правильнее сказать, они терпят иноземцев с их причудами, терпятвсех нас… Но кто знает, что таится в их мыслях?

— Правда что, — подхватил Василий, который пристальнонаблюдал за дорогой (надо же было занять хоть чем-то глаза, чтобы не пялитьсябеспрерывно на Варю и не предаваться дурацким размышлениям!), — интересно бызнать, что в мыслях у наших сопровождающих и почему мы так медленно тащимся?Уже сколько времени в пути, а воз, как говорится, и ныне там! Что, за эти суткиБеназир куда-то оттащили? Дорогу вытянули?

Вот! Извольте видеть! Вовсе стали!

И правда: слон остановился, а погонщик свесился вперед ичто-то неразборчиво кричал арьергарду сопровождающих, с явным ужасом размахиваяруками.

— Засада? — насторожился Василий — и тотчас ироническиулыбнулся, чтобы никто, сохрани бог, не подумал, что такое всерьез могло прийтиему в голову.

— Засеки вроде не видать, — сообщил Бушуев, сделав ладонькозырьком и опасливо вглядываясь вперед.

— Какая-то корзина, — пренебрежительно проронил Реджинальд,а Варя так и подскочила:

— Корзина?!

Словно позабыв об огромной высоте, на которой происходилодействие, она проворно подвинулась вперед, на освободившееся место погонщика,который с ловкостью обезьяны уже соскользнул по хоботу своего слона и теперьстоял на карачках под защитой его четырех ножищ-столбов, истово биясь головой вземлю и что-то протяжно завывая. Прочие индусы тоже скатились со слонов, тожестали на карачки, тоже колотились о землю и подпевали своему товарищу.

Прошло минут пять… четверть часа… две, три четверти…

— Не боятся же лоб расшибить, болезные! — посочувствовалшепотом Бушуев, прервав странное оцепенение, овладевшее всеми восседавшими наслоне, а Реджинальд надменным тоном настоящего сагиба-инглиша прикрикнул:

— А ну, хватит развлекаться! Пора ехать дальше!

Ответа не последовало; завывания продолжались.

— Плохи наши дела, — сказала Варя, которая все это времяпристально разглядывала странную корзину. — Кажется, это глаз курумбы.

— Ах вот оно что! — саркастически воскликнул Реджинальд. —Как же я сразу не понял! Ну и что?

— Курумба — это баба, что ль? — полюбопытствовал Бушуев. —Глаз-то ей за что выдрали?

Варенька поджала губы, чтобы не обидеть отца смешком, однакоВасилию показалось, что она встревожена всерьез.

— Прошу вас, посмотрите хорошенько, — сказала она. — Видите?Это не простая корзина!

Корзина, положим, была самая обыкновенная, большая иплоская, однако ее содержимое и впрямь оказалось диковинным. В ней лежала,тараща на прохожих безжизненные глаза, отрезанная голова барана, затемкокосовый орех, десять рупий серебром (монетки так и сверкали на солнце, их несоставляло труда пересчитать), горка риса и какие-то привядшие цветы. Привнимательном рассмотрении стало ясно, что корзина поставлена у верхнего углатреугольника, состоящего из трех довольно тонких веревочек, привязанных к тремколышкам. Все это было расположено так, что, кто бы ни шел с той или другойстороны дороги, он непременно должен был наткнуться на эти нитки.

— Глаз курумбы — это сунниум, — тихо пояснила Варя, словноэти слова что-то могли и в самом деле прояснить. — Род колдовства. У нас этоназывается относ.

— Порча! — догадался наконец-то Василий.

— Пор… what? — попытался повторить Реджинальд, а Бушуевтолько присвистнул:

— И кто это нам так подсудобил? Кому дорогу перешли?!

Варя наскоро объяснила Реджинальду, в чем дело, хотя и несмогла найти слово, однозначное «порче», в английском языке.

— Да разве в Индии живут русские ведьмы? — вполнесправедливо спросил Реджинальд, — И что это значит: мы теперь не можемотправляться дальше?

Василий и Бушуев, которые в это время живо спорили, относ лиэто все-таки или изурочье, а может быть, кладь [20], встревоженнопереглянулись, после чего все наперебой принялись окликать погонщика.

Тот трагическим голосом подтвердил опасения Реджинальда.Задумка злодея курумбы (а только колдуны этого загадочного племени выставляюткорзины с глазами) была рассчитана на то, что кто-нибудь непременно порвет однуиз ниток или хотя бы дотронется до нее.

Тогда бы удар достиг цели: болезнь, овладевшая колдуном,перешла бы на неосторожного путника.

— Вы хотите сказать, у них нет докторов?! — с превосходствомцивилизованного человека перед дикарями осведомился сэр Реджинальд.

— Нет, — ответил погонщик, — все курумбы лечатся именнотаким ужасным способом.

— Это эгоизм! — возмутился Реджинальд, и индус, не поняв, очем речь, на всякий случай кивнул; да, мол, все именно так, как говоритсагиб-инглиш!