брат стал часто подавать заявления на выезд в Израиль, а дирекции и секретарю партбюро за это крепко достается.

Я не захотел поддержать дружеский тон ее обращения и с нарочитым удивлением ответил:

— У меня, к сожалению, нет брата, Оксана Кузьминична, поэтому я к этому не имею никакого отношения.

Я действительно слышал, в основном по BBC и «Голосу Америки», которые, в общем-то, слушать запрещалось, что небольшая часть евреев пытается эмигрировать из СССР в Израиль, а их, за редкими исключениями, не выпускают. Из-за этого даже прошли немногочисленные демонстрации в Москве. Но я был далек от этой темы, для меня желание поехать на Землю обетованную равнялось мечте слетать на Луну. Я тут при чем? У нас же сын за отца даже при Сталине не должен был отвечать.

— Ладно, парень, не ершись! — достаточно резко прервала меня Оксана Кузьминична. — Представь себе ситуацию. Ты — директор предприятия или секретарь партбюро. Кто-то из двадцати тысяч твоих сотрудников подал заявление на выезд в Израиль. Тебя сразу вызывают, например, в горком партии и начинают жестко песочить, ясно давая понять, что, если такое повторится, будет поставлен вопрос о соответствии занимаемой должности, к тому же возможны неприятности по партийной линии. А тут еще, как назло, «дело технологов». Слыхал о таком? Нет? Тогда я тебе расскажу. Собралась кучка выпускников Технологического института — поэтому и дело называется «делом технологов», — и они решили, что при Ленине все было хорошо — диктатура пролетариата, а сейчас мы докатились до диктатуры бюрократа. Поэтому надо все возвращать, чтобы стало так же хорошо, как при Ленине. Они, придурки, сконструировали «пушку», стреляющую листовками, и на Седьмое ноября попытались разбросать свое творчество через форточку над демонстрантами. Тут их и взяли. В основном они работали во ВНИИСКе. И почти все были евреями. Их, конечно, посадили. Дали большие сроки. Директора института вызвали в обком партии, где он получил по первое число за отсутствие воспитательной работы с персоналом, потерю бдительности и вообще за все хорошее. Еле на своих двоих из обкома ушел — так говорят, во всяком случае. Теперь понимаешь, почему наше руководство отказалось от тебя?!

— Да, конечно, мне все ясно, — уже совершенно спокойно ответил я и тут же сообразил, почему начальник отдела кадров ВНИИСКа безапелляционно отказался взять на работу моего друга Эммануила.

— Ты поставь себя на их место, — откуда-то издалека донесся до меня голос Оксаны Кузьминичны. — Будь ты директором завода, взял бы человека вашей национальности, рискуя остаться без работы, а при неудачном раскладе и партбилет на стол положить? Это, ты сам понимаешь, — конец всему. Скажи мне, пошел бы ты против рекомендаций системы и взял бы такого человека на работу или отказал ему?

— Ладно, Оксана Кузьминична, чего обсуждать это? После ваших слов можно с уверенностью сказать, что я никогда не буду директором завода.

Мне стало душно и очень захотелось покинуть территорию негостеприимно встретившего меня предприятия.

— Да подожди! — чуть ли не прикрикнула на меня Оксана Кузьминична. — Думаешь, мне тебя не жалко? Очень даже жалко.

— А вот жалеть меня не надо, ведь жалость — сестра презрения. Куприн так сказал, — быстро ответил я. — И презирать меня не за что, кроме как за мой «неосмотрительный» выбор родителей. Но я был тогда в бессознательном возрасте.

— Да подожди ты со своими шуточками! — вновь едва не закричала на меня Оксана Кузьминична. — Я хочу сказать: у меня дочка вышла замуж за твоего брата по крови. Зять — прелесть: не курит, не пьет, все в дом тащит, дочку любит. А внуку у меня уже шестнадцать лет, очень способный мальчишка, круглый отличник. И наотрез отказался брать фамилию матери, то есть мою. «Я, — говорит, — от своего отца под страхом расстрела не откажусь. Возьмут с такой фамилией в институт — значит, возьмут, а не возьмут — дворником пойду работать. Хорошая работа на свежем воздухе, для здоровья полезно». Мы с дочкой с ума сходим: вдруг он не сможет получить образование?!

У нее даже слезы появились на глазах. Видимо, действительно сильно переживала.

— Ладно, Оксана Кузьминична, извините, если что не так, и не держите обиды на меня. Пойду я. А с внуком вашим мы действительно похожи, хоть и не братья. Если бы передо мной стоял выбор, отказаться от фамилии отца или работать дворником, я выбрал бы второе. Хороший у вас внук, дай ему Бог всего наилучшего. И я уверен: он добьется заслуженного. Стержень в нем есть, несмотря на возраст.

Я хотел уже попрощаться, но Оксана Кузьминична схватила меня за рукав и сердито добавила:

— Да подожди, слушай, что я скажу! Мне тут кто-то сказал, что на водопроводную станцию требуются инженеры-аналитики. У них большой недобор сотрудников — там неинтересно, а зарплата маленькая. Я понимаю, что практически это лаборантская работа, но все-таки лучше, чем быть дворником. Ладно, теперь иди, Аркаша. Ты тоже всего добьешься — держать удар умеешь.

Медленно двигаясь по направлению к университету — куда торопиться? — я долго думал о работе на водопроводной станции. И в школе, и в университете нам внушали мысль, что каждый труд почетен. Я и сейчас так считаю. Но во время обучения в специализированной школе-одиннадцатилетке и в университете меня готовили к исследовательской работе, которой на водопроводной станции быть не могло. Однако Оксана Кузьминична убедила, что мои шансы устроиться на нормальную исследовательскую работу малы, если не ничтожны. При этом она соблазнила легкостью устройства на чертову станцию. Во мне появился маленький червячок сомнения, который стал очень быстро расти: «А что, если плюнуть на все и пойти анализировать сточную воду? Рублей восемьдесят дадут, может, еще позволят подрабатывать на полставки, раз людей не хватает. Это же будет целое состояние — сто двадцать рублей в месяц». Я уже начал чувствовать себя Ротшильдом — ведь всегда хочется найти оправдание тому, что ты предпочитаешь легкий путь тяжелому, — человек так устроен. Но в этот момент память заставила меня задуматься о разговоре восьмилетней давности.

Я только поступил в девятый класс, и мы два дня в неделю проходили практику в институте «Механобр»: нас учили определять концентрации кислот и щелочей. Мне работа очень нравилась. Одноклассник познакомил меня со своей матерью, работавшей инженером в аналитической лаборатории этого же института, и я сказал ей, что мечтаю стать химиком-аналитиком.

— Ни в коем случае! — воскликнула она. — Я работаю в этой лаборатории уже пятнадцать лет и каждый день делаю одну и ту же механическую работу. Голова перестает думать. Наверное, лет через двадцать меня и