– Вместе мы непременно найдем выход, – твердилНиколай, обмирая от страха за Анну. Ему некуда было забрать ее отсюда, он немог дать ей убежище, чтобы спокойно выносить и родить ребенка. Хотя ничто непринесло бы ему такого счастья, как ребенок, залог их любви. Но где и как онмог бы появиться на свет? И на что они будут жить, если Анна уйдет из театра?До сих пор им удалось отложить до смешного мало денег – труд балерины приносилбольше славы, нежели богатства. А все, что зарабатывал Николай, Мери допоследнего гроша тратила на себя и детей. – Мы обязательно что-нибудьпридумаем, – ласково повторял он.

Анна лишь грустно качала головой и тихо плакала у него нагруди. Похоже, ей так и не удалось совладать с отчаянием.

– Позволь мне забрать тебя с собой, – с жаромуговаривал Николай. – Я вовсе не обязан никому объяснять, чем именно тыболеешь! И мы тем временем все обсудим.

Но Анна слишком хорошо понимала, что обсуждать-то им, всущности, нечего, да и надеяться тоже не на что. Все ее мечты так и оставалисьмечтами – далекими и несбыточными.

– Я должна остаться здесь, – промолвила она, и приодной мысли о необходимости куда-то ехать ей снова сделалось дурно. Нет, она непоедет с ним – только не в этот раз. Но Николай не хотел покидать ее одну,особенно после сделанного сегодня открытия.

Он задержался в балетной школе до позднего вечера и сказалмадам Марковой, что опасается обширного внутреннего кровотечения. Он бынастоятельно советовал перевезти больную в Царское Село, в гостевой домик, покаей не станет лучше. Однако Анна первая воспротивилась такому решению и завериламадам Маркову, что не желает никуда ехать, что она слишком слаба, что простойотдых позволит ей набраться сил ничуть не хуже, чем в Царском Селе. Но всепонимали, что это неправда. С другой стороны, мадам Маркову порадовало решениеАнны. Уж очень ей хотелось видеть в этом признаки угасания порочной страсти. Ине мудрено – впервые Анна позволила себе в чем-то возражать Николаю.

– Доктор, я уверяю вас, что мы вполне способныпозаботиться об Анне, хотя, конечно, не сумеем обставить это так роскошно, какв Царском Селе! – не без злорадства заявила мадам Маркова Николаю, но егобольше покоробило упрямство Анны. И он все еще продолжал спорить, оставшись сАнной наедине:

– Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу сам о тебезаботиться. Анна, ты не можешь не ехать!

– Сколько я там смогу прожить? Месяц? Два? А чтопотом? – грустно спрашивала она. Ибо ей уже было ясно – решение может бытьтолько одно, то, о котором нельзя было даже заикаться. Она знала, что этопроделывали другие балерины, – и ничего, остались живы. Больше всего насвете ей бы хотелось иметь от Николая ребенка, но сейчас это было равносильносамоубийству. Может быть, потом, позже – да только не в этих условиях. У нееоставался один-единственный выход, но вряд ли Николай сейчас с ней согласится.Если уж на то пошло, Анна знала: он будет возражать. Николай слишком боитсяподвергать ее риску. – Тебе давно пора ехать, Николай, – сказалаона. – Лучше навещай меня почаще.

– Я приеду завтра, – пообещал доктор и распрощался,снедаемый отчаянной тревогой о будущем и страхом за жизнь Анны. Он никак неожидал, что небрежность, проявленная один или два раза, будет иметь стольсерьезные последствия. И теперь не кто иной, как он, обязан найти выход. Ведьна нем, а не на Анне лежала большая часть вины. И он мучился еще сильнееоттого, что расплачиваться приходится ей одной.

Но и на следующий день, когда Николай приехал в балетнуюшколу, ни у кого из них так и не нашлось ответа на самый главный вопрос. Они немогут ни родить, ни содержать своего ребенка. Анна уже смирилась с этойневозможностью, в отличие от Николая, хотя и не стала с ним спорить. Онапо-прежнему лежала без сил на своей жесткой койке, тихо плакала и страдала отголовокружения и тошноты. Николай уговаривал ее поесть и попить хоть немного, ией вроде бы чуть-чуть полегчало, но положение все еще оставалось настолькоплачевным, что трудно было сказать, выживет больная или нет. Николай тожеплакал от бессилия, сидя рядом и следя за ее страданиями. Не в его власти было избавитьАнну от этой пытки.

Но как только он уехал, Анна переговорила с одной избалерин. В школе трудно было сохранить что-то в тайне, и она знала, чтотанцовщица по имени Валерия проделывала это по меньшей мере два раза. Валериясразу же объяснила Анне, куда ей нужно пойти и кого спросить, и даже вызваласьбыть ее провожатой. Анна с радостью приняла эту помощь.

Когда на следующее утро все собрались идти в церковь, дведевушки постарались ускользнуть пораньше, никем не замеченные. Ведь наступиловоскресенье, а по воскресеньям мадам Маркова обязательно посещала церковь. Аннабыла слишком больна, чтобы идти на службу, а Валерия загодя сослалась нанедомогание. Им пришлось очень спешить, и от напряжения у Анны каждые пятьминут начинались позывы к рвоте. Они пересекли весь город: нужное местонаходилось в одном из самых нищих и загаженных кварталов.

Они отыскали убогий домишко с засаленными занавесками наокнах, и при виде особы, открывшей им дверь, Анна задрожала от страха, ноВалерия успокоила ее, что все будет сделано быстро и как положено. Аннапринесла с собой все, что успела когда-то накопить, в надежде, что этого будетдостаточно. И все равно названная цена показалась ей непомерно высокой.

Женщина, именовавшая себя «повитухой», засыпала Анну градомвопросов. Прежде всего ей требовалось удостовериться, что срок еще не оченьвелик. Два месяца ее вполне устраивали. Взяв половину платы вперед, онапроводила Анну в заднюю часть дома, в спальню. И простыни, и одеяла былиотвратительно грязными, а на полу темнели пятна крови. Никто и не подумалподтереть их после предыдущей клиентки, побывавшей у этой повитухи.

Старуха вымыла руки в тазу, стоявшем в углу комнаты, иизвлекла откуда-то поднос с инструментами. Она уверяла, что все инструментывымыты дочиста и Анне нечего бояться. Однако от одного их вида Анна такиспугалась, что больше не смела взглянуть ни на поднос, ни на старуху.

– Мой папаша были доктор, – пояснила повитухапроисхождение инструментов, но Анна не желала ничего слушать. Все, что ей былонужно, – поскорее покончить с этим. Ведь она понимала: Николай обязательнопостарался бы ей помешать, если бы узнал, да и теперь вряд ли простит то, чтоона совершила. Впрочем, сейчас ей нельзя об этом думать.

Самое ужасное состояло в том, что оба хотели этого ребенка,но она понимала, что не посмеет его родить. Они не имели права даже мечтать одетях, и Анна обязана была сделать этот шаг ради них обоих – несмотря напредстоящие страх и мучения, несмотря на то что может просто погибнуть. И покаона размышляла над тем, насколько вероятен такой исход, повитуха велела ейраздеваться. Трясущиеся руки отказывались повиноваться. Но вот наконец на нейосталась одна рубашка, и Анна улеглась на липкие от грязи простыни. Старухаосмотрела ее и довольно кивнула. Как и Николай, она сумела нащупать маленький,едва заметный комочек в самом низу живота.