Тревоги и беды позавчерашней ночи стали забываться, словно подергиваться пленкой. Впервые по-явилась мысль: а может, все обойдется? И закончится хорошо?

Но надо было выйти в магазин — и совершить рекогносцировку.

Девятиэтажный дом стоял на тихой улице, лицом к железнодорожным путям — окна квартиры выходили в противоположную сторону, на мини-лес из тополей. Рядом был пешеходный переход через железку — а автомобильного переезда не имелось. Это показалось Римме удачным: всегда можно убежать пехом, если арестовывать приедут на машинах. Вдобавок на противоположной стороне от линии (она туда из любопытства перешла и заглянула) раскинулся настоящий парк, похожий на лес. Позже она узнала, что его так и называли: «Комитетский лес» — в честь дореволюционного комитета попечительства бедным.

До станции ходьбы оказалось минут десять, и вот там действительно царили шум, толчея: магазины, рынок. Помимо заявленных хлеба и масла Римма купила от себя — надо же чем-то отблагодарить семью Паисия — арбуз и дыню.

Деньги у нее после позавчерашнего «эскорта» имелись. Двести евро она поменяла на рубли еще близ Московского вокзала, в банке в Лиговском переулке.

А вечером пришли с работы Парсуновы: все вместе, дружно, втроем — отец, мать, сын. Отца Римма заранее побаивалась, но он оказался шестидесятническим вариантом Паисия: не такой, как тот, религиозный лопух, а бывший стиляга и бард, который и песенку на гитаре слабает, и хохмочку отмочит, и сложное уравнение решит. Звали его Дмитрий Алексеевич.

Сели ужинать, едва помещаясь, на кухне — пришлось отодвинуть от стены столик. Никаких разговоров о Римме, ее обстоятельствах и дальнейшей судьбе не случилось — видимо, Паисий просветил родителей в том, что считал нужным. Мария Алексеевна увидела, что девушка убралась в квартире, и сдержанно, сухо поблагодарила.

Никакого сексуального интереса к себе со стороны Паисия Римма по-прежнему не чувствовала. Скорей, у его папани глаза при виде молодухи разгорелись — но тут девушка была спокойна. С Марией Алексеевной не забалуешь, маманя этому сверканию разгореться не даст, да и сам папаша явно у нее под каблуком, знает свое место.

Поэтому дальше восхищения принесенных Риммой дыней и арбузом со стороны отца не пошло.

И снова она спала в одиночестве в своей изолированной комнате — правда, на всякий случай приставила к двери стул.

А назавтра Римма сходила в близлежащую парикмахерскую, коротко подстриглась и перекрасилась из черного в рыжий: получился совсем другой образ. Волосы скоро отрастут, и она вернется в свой родной огненный цвет. Вернувшиеся с работы Парсуновы ее едва узнали.

Так и потекла их совместная жизнь. Римма оставалась одна на хозяйстве. Ходила по магазинам, готовила обед. Вечером все вместе ужинали.

Телевизор в семье не смотрели, разбредались по комнатам, каждый шелестел своей книжкой. Паисий просиживал, уткнувшись в компьютер.

Однажды, обмирая, Римма попросила разрешения им воспользоваться.

Просмотрела питерскую криминальную хронику. Об убийствах на яхте — да, сообщали. О двух трупах и исчезнувшем без следа пассажире. Но ничего о том, что разыскивается бывшая на лодке девушка. И кроме самых первых горячих информационных заметок никакого развития тема не получила.

В семье Парсуновых имелась одна особенность: по вечерам в субботу они ходили в ближайшую церковь на всенощную службу. А рано утром в воскресенье — снова в храм, на литургию. Исповедовались, причащались. Когда Римма узнала об этом, напряглась. Спросила, как бы шутейно, Паисия: «Ты ведь обо мне ничего на исповеди не расскажешь?» Тот даже поразился: «Это ведь не моя тайна!»

Звали в храм и ее — она вежливо отказалась.

Днем в воскресенье, вернувшись из церкви, все трое, мать, отец и сын, отсыпались. А потом Паисий вдруг предложил Римме:

— Пойдем, может, в ресторанчик? Пообедаем чем-нибудь вредным-недомашним. Пивка выпьем.

— Я думала, православным нельзя. Тем более после этого вашего причастия.

— Упиваться нельзя, а за здоровье можно.

Отправились в стекляшку-пиццерию на перекрестке пяти дорог, местную пляс-этуаль. И там, заказав пива, окрошки и пиццу «Четыре сыра», Паисий огорошил ее предложением:

— Я все придумал. Знаешь, Римма, выходи за меня замуж. Это лучший способ решить все твои проблемы. Поменяешь фамилию, получишь новый паспорт. Зарегистрируем тебя в нашей квартире, родители против не будут — сможешь устроиться на работу.

— Замуж? Но ты ведь меня совсем не любишь! Да и я, извини, тоже.

— Ну и что? Фиктивно. Будем жить с тобой как брат с сестрой. А потом, через какое-то время, разведемся — если ты захочешь. Да и это не всерьез. Просто запись в актах гражданского состояния. Проформа.

— А что тогда всерьез?

— Венчание. Оно на небесах закрепляется, и это гораздо, гораздо серьезнее. А мы венчаться не пойдем.

— Но зачем тебе этот фиктивный брак? За него, знаешь ли, обычно деньги платят. Ты бабла с меня хочешь получить?

— Да ты что, Римка, какие деньги!

— Тогда зачем тебе это?

— Как зачем? Чтобы помочь.

— Помог ведь. Я и так тебе благодарна. Правда.

— Но до конца мы пока это дело не довели. Вот я и хочу все закруглить.

— Ты правда странный, Паисий. Нельзя в нынешнем мире таким иисусиком жить.

— А я как раз считаю, что нужно и можно. Да и вообще: смысл жизни в чем? Людям помогать. Чем большему числу помог, тем лучше итог. Тем радостней тебя встретят на небесах. А ты ведь явно нуждаешься в помощи. К тому же то, что я предлагаю, — не обуза какая-то, не бремя не-удобоносимое. Подумаешь, в загс пойти и расписаться!

— Извини, я как-то иначе свою будущую свадьбу представляла. Без обязаловки.

— Но это ж просто по нужде. Когда-нибудь полюбишь по-настоящему и выйдешь — с фатой и пупсиками на лимузинах.

— Я подумаю, — сказала она, хотя идея с самого начала выглядела очень привлекательной.

Потом все полетело с безумной скоростью.

Паисий поговорил с отцом и матерью — и они оказались не против зарегистрировать Римму у себя в квартире. Отец только стал посматривать испытующе, исподлобья. А Марья Алексеевна, когда они остались одни, сказала:

— Мне Паисий изложил ваш план. Да, мальчик он странный, но перечить я ему не