Меньше всего мне хотелось применять физическую силу, но все же я рассматривал этот вариант как последнюю крайность, если она не согласится со мной идти добровольно. Сейчас мне стоило убедить ее пойти со мной добровольно. Младшие поколения животных вовсе не знали настолько свежего мяса, чтобы сердце жертвы еще билось к моменту кровавой жатвы.

В глубине души я ужасался собственным мыслям. Они были чужды мне, ибо никогда в своей жизни я не причащался к тому черному пламени, которым были объяты мое сердце и разум в тот миг. Мое предчувствие четко твердило мне о какой-то особой связи между нами, которая прямо сейчас крепла с каждым мгновением. Хоть девушка и сидела прямо передо мной, я читал видимые лишь мне отметки в ее судьбе, и я не был в силах помочь ей, но, скорее напротив, я был готов просить, умолять ее о помощи.

– Сара, милая, вы говорите, что знаете, кто я? – Я осмелился прикоснуться к ее лицу с той осторожностью, которую я наработал, общаясь с больными.

Я бережно приподнял девичье лицо, чтобы она смотрела на меня, широко раскрыв влажные от слез глаза.

– Я волен простить тебе это, – произнес я, глядя прямо на нее.

До моего слуха донесся легкий и преждевременный вздох облегчения. Сара уже было улыбнулась краем губ.

– Мне безумно совестно, что я, как здешний хозяин, не обеспечил вам должной защиты, подведя к такому гнусному преступлению, – произнес я, кладя руку на сердце. – Мадемуазель Равель, прошу принять мои извинения.

– Ваша светлость. – Она лишь кивнула, и копна упругих кудряшек вторила этому движению.

Радость и неописуемое облегчение, настигшие девушку, заметно преобразили облик рыжей служанки, и мне открылось ее очарование. Мне стало еще более скверно смотреть на побои, оставленные беспробудно тупой чернью на моей службе. Однако меня беспокоили и старые раны на ее руках, которые я много видел у кухарок и мясников, но чем дольше я вглядывался в длинные полосы шрамов, тем больше убеждался в иной догадке.

– Где вы служили до Святого Стефана? – спросил я.

– На псарне у месье де Дюссон в Париже, – ответила она.

Наконец, сомнений не оставалось – это были следы от когтей и укусов. Видимо, девушке было суждено и жить, и умереть среди диких зверей. От таких совпадений пахло поэзией с дурным вкусом, что мне виделось забавным, по крайней мере, в тот момент.

– Что ж… – Я подал руку этой чудесной Саре. – Прошу, в знак того, что вы простите то зло, которое было допущено, вы согласитесь со мной разделить трапезу?

Сара подняла на меня свое удивленное лицо. Всем сердцем я хотел, чтобы она приняла мое приглашение, и у меня не было никакой нужды тащить ее в свой дом силой.

Оглядывая ее багряные подтеки от ударов, я знал, что даже атлет вроде меня легко справится с девчушкой. Но другое дело, у меня не было никакого желания применять к ней силу – мне было едва ли не физически больно смотреть на ее изуродованную руку.

К счастью, ее голова пару раз кивнула, и у меня отлегло от сердца.

– Сочту за честь, ваша светлость, – произнесла она.

* * *

Когда мы зашли в дом, я оповестил слуг о своей очаровательной гостье и просил накрыть на нас двоих. Мы же с Сарой направились в самую светлую комнату в шале – просторную гостиную, большие окна которой были распахнуты настежь. Мы с Сарой сели на диван, и я убедил ее доверить мне свои раны.

– Граф, в самом деле! – препиралась она.

– Мадемуазель, это меньшее, что я могу для вас сделать, – настаивал я.

Все же Сара согласилась принять мою помощь, и мне была прекрасно понятна та неловкость, которую ей пришлось испытать. Взгляд преступницы бегал из стороны в сторону, стыдливо опускался и отводился прочь, пока я с должным старанием и необходимым для целителя хладнокровием промывал ее раны в растворе.

Девушка было, как обычно случается с людьми, оказавшимися в крайне неловком положении, принялась осматривать интерьер, но и тут ей, видно, пришло на ум какое-то из наставлений, что вот так оглядываться – дурной тон.

– Ваша светлость, мадемуазель, – с поклоном доложил слуга, явившись настоящим спасением для Сары.

Мы проследовали в столовую, где уже было накрыто для нас. Та очаровательная неловкость, которая поначалу меня забавляла, начала раздражать. К слову, раздражительность моя была вызвана и тем планом, который я вынашивал в своем разуме, одержимом и смущенном демонами. Сара глядела на приборы, и ее глаза суетно разбегались. Рука потянулась сперва к ложке для первого, но почему-то девушка очень скоро одернулась, отказавшись от своего порыва.

– Мой друг, не будьте так строги к себе, – произнес я, расправляя салфетку. – Мне становится не по себе от одной мысли, что моя гостеприимность обернулась для вас нестерпимой пыткой. Прошу, восстановите силы, вам необходимо поесть.

– Простите, ваша светлость, – произнесла она, потирая левую бровь. – Мне так неловко, ведь вы…

– Я должен искупить свою вину перед вами, – настоял я, положа руку на сердце.

– Ваша светлость, я не вправе… – пролепетала Сара и тут же умолкла.

Даже сейчас мне интересно, что же она хотела сказать. Она была смущена моим обращением с ней, с преступницей и убийцей.

– Прошу, не думайте об этом скверном деле, – просил я, как будто бы ничего странного вовсе не сделалось. – Набирайтесь сил.

Преступница кивнула и приступила к еде. Ко мне аппетит едва-едва шел. Чтобы не вызывать каких-то подозрений, я ел безо всякой охоты, и каждый кусок был безвкусным и пустым. Все чувства извратились, вели себя иначе, нежели я привык. Я глубоко вздохнул, отложив столовые приборы, что заставило Сару поднять взгляд на меня. Сложив руки замком, я уперся локтями о стол и припал губами к рукам, задумчиво сведя брови. Струна была натянута, и я слышал смычок, я слышал этот звук.

Слышала ли она это тоже? Или просто угадала по моему лицу – не знаю. Я сам не помню, что прошептал ей, это было одно-два слова, точно не больше. Голоса почти не подавал, это было не нужно. Сара была умна, слишком умна, но сейчас я был сильнее, хоть до последнего не хотел применять грубой силы и волочь ее в подвал.

* * *

Она оказалась сильнее, чем выглядела. Что, впрочем, не составило мне особенного труда затолкнуть ее за решетку и закрыть за ней дверь.

– Я клянусь вам, я сохраню вашу тайну! – кричала она, припав и яростно колотясь о железные прутья.

Мои питомцы оживились,