Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оба пришли в храм помолиться. Фарисей начинает молитву с благодарности Богу, и это замечательно, но выходит она у него криво. Скажи фарисей: «Благодарю Тебя, что я не грабитель, обидчик и прелюбодей», это было бы совершенно нормально: благодарю, что Ты избавил меня от греха, сам бы я не смог. Но слова «остальные люди» сразу все портят. Выходит, что он совсем не видит добра в других людях, они все для него – грабители, обидчики и прелюбодеи. Он ищет, за что бы осудить других.
Более того, его слова – как бы намек, что они с Богом на одной стороне, а все «прочие люди» на другой, и им не за что быть благодарными Богу. Этакая попытка «присвоить» Бога, отняв Его у других, грешных.
«А если, Боже, Ты не понял, о ком я, то вот Тебе конкретный пример» – вон тот мытарь. Осудить абстрактных людей плохо, но осудить конкретного человека, стоящего рядом с тобой, еще хуже: абстрактные люди не вызывают эмпатии, а этот, ближний твой, стоящий рядом, должен бы вызывать… но у тебя нет ни малейшего сочувствия ему!
«Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю».
«Милости хочу, а не жертвы», – отвечает на такое Господь в Ветхом Завете, а в Евангелии Он более резок. Думаю, что: «Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17:10) – сказано в пику такому настрою: когда нечто выполняется не по любви, а по долгу, но при этом выставляется как собственная добровольная заслуга.
Вообще, на мой взгляд, в молитве вполне допустимо говорить что-то вроде: «Смотри, что у меня получилось!» – с желанием разделить с Ним радость и с благодарностью Ему. Но не в ключе: «Смотри, что у меня получилось и какой я молодец!» – когда за Богом оставляется единственная «функция» – подтвердить это самовосхваление. Молитва благодарности – это молитва любви; но именно любви в фарисее и нет, и в результате его благодарность превращается в самовосхваление.
Фарисей уходит неоправданным, потому что он и не просил об оправдании! Он просил подтвердить его праведность, и только. Он сам себе ставит подножку, оправдываясь перед Богом по Закону: за сделанные дела Закона к нему претензий и нет, его за них никто не осуждает. По ним он оправдан. Но не делами Закона спасаемся, а милостью Божьей, к которой воззвал мытарь и не воззвал фарисей.
Фарисей оправдывает сам себя, не оставляя места для оправдания Божьего, он свое мнение, свои помыслы о себе делает своим судьей и защитником. Мытарь же, напротив, своим честным самоосуждением это место расчищает: где наше раскаяние, туда может сойти Божья милость.
Фарисей, возвышая себя, унижен будет, потому что в конце концов очутится лицом к лицу с собой настоящим, тем, чьи грехи не замыть и не выкупить никакими делами Закона. Для него это будет унижением: он падет в собственных глазах.
Мытарь же, если сохранит покаянное настроение, будет возвышен: милость Божья не только покроет раны его души, но и поднимет, и обрадует.
Бог ищет спасти обоих: но установка «я хороший» в определенном смысле куда опаснее открытого греха. В открытом, сознаваемом грехе можно покаяться, а вот в установке «я хороший» – сложно, ох, сложно.
Иногда проще отвернуться от Бога, чем от прекрасного себя.
Две лепты – две минуты в сокровищницу
По-гречески «лепто» – «минута». Когда узнаешь это, история про бедную вдову, положившую в сокровищницу храма все, что у нее было, две лепты, начинает играть совсем новыми красками.
И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много.
Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант.
Подозвав учеников Своих, [Иисус] сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое (Мк. 12:41–44).
Иногда у нас есть всего две минуты, чтобы отдать их Богу – две минуты, которые мы могли бы потратить совершенно иначе: махом глотнуть чашку кофе, посидеть с закрытыми глазами, заглянуть одним глазком в соцсеть или просто постоять бездумно у окна. Что-то одно, конечно. Все пропитание наше, крошечный отдых, возможность побыть наедине с собой.
Для современного жителя большого города две минуты одиночества и тишины кажутся настоящей роскошью: дух перевести, слюну сглотнуть, хоть на краткое время уйти в себя и ощутить себя. Две минуты внешней и внутренней тишины. Две минуты между двумя неотложными делами, между требовательными «мама!», между тем, как нас в очередной раз выдернут в реальность. А реальность – это синоним огромной усталости и тревоги.
Две минуты. И мы можем пожертвовать их в сокровищницу храма: помолиться, коротко, но отдавая все наше время.
И нет, это совсем не мало, Он свидетель. Это – все наше пропитание.
О безумном богаче
И сказал им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих?
И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись.
Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:16–21)
Притча о безумном богаче рассказана Христом в контексте разговора о чисто материальных ценностях, но, мне кажется, ее можно приложить и к тем, кто пытается «богатеть» и «наполнить сокровищницы» духовно, чтобы затем спокойно почивать на лаврах.
Человек, уверенный, что его «духовные амбары» полны и ему можно расслабиться, рискует не меньше, чем банальный сребролюбец: Дух Божий не любит духа захомячивания и присваивания. Как только человек говорит себе, что достаточно духовен и над своими сокровищами сам властен, он сам обнажает свою нищету, незаметную для него самого.
Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3:17).
Здесь нужно уточнить, что само по себе собирание богатства не было грехом: богач не из-за того умирает, что позволил себе порадоваться полным амбарам. Его смерть – это не наказание! Просто пришло его время, а он к нему готов