для Него не получится творить добро от чистого сердца, не получится служить Ему, всецело предоставив наше спасение Его доброй воле. Уже не Он нужен, а то, что мы можем от Него получить. Господь становится не желанной целью, а средством к спасению, объектом, которому мы «причиняем» добро в расчете выгодно вложить «средства».

А добрые дела больше не свидетельство образа Божьего в нас, в который вглядывается на Суде Христос, ища нашего спасения, не то, что связывает нас с Ним узами неведомой любви, а заслон от враждебного Бога, угрожающего нам гибелью.

И, естественно, сколько ни городи таких заслонов, все будет не хватать.

Притчи

Кто имеет уши слышать, да слышит!

И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им?

Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано (Мф. 13:9–11).

…и таковыми многими притчами проповедовал им слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им; а ученикам наедине изъяснял все (Мк. 4:33–34).

Притчи Христовы вневременны: рассказанные в одном контексте, они обретают новые смыслы в другом. Меняется мир, но не проходит актуальность Его слов. Порой говорят: нельзя так понимать притчу! Она рассказана тем, кто видел в ней то и это, а вовсе не то, что видим мы сейчас. Но «небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут», и притчи Христовы не заперты в какой-то эпохе и сказаны нам в той же степени, что и тем, кто слушал Его вживую.

О блудном сыне

Еще сказал: у некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение.

По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.

Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему.

Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих.

Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его.

Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим.

А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться!

ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться.

Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое?

Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым.

Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его.

Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка.

Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк. 15:11–32).

Покаяние без покаяния

До чего непривычная и необычная для нашего сознания мысль: возвращение к Богу возможно… без покаяния!

Точнее, как – без покаяния? Покаяние как метанойя, перемена ума, тут присутствует – младший сын из притчи явно иначе относится к своей идее уйти из отчего дома, чем раньше. И покаяние как еврейское «тшува», «возвращение», тут тоже есть.

Но это же совершенно не то, к чему мы привыкли!

Где плач о грехах? Где посыпание головы пеплом? Где признание себя худшим из грешников? Нет даже мольбы о милости и прощении!

Младший сын вовсе не образец «классического» покаяния, хотя его за таковой периодически пытаются выдать. Вовсе нет. О себе он думал в начале притчи – о себе и продолжает думать.

Изголодавшись вдали от дома, переживает не о том, что отца оскорбил и вообще повел себя как свинья – нет у него в этом смысле никакой метанойи, – а о том, что есть нечего. Ноет под ложечкой – а там, у отца, даже последний наемник ест вволю. Что ж, пойду, попрошусь, унижусь… авось не откажет, примет в число наемников своих и накормит… Стыд не дым, глаза не выест, а даже если и выест, голод режет больнее.

Конечно, он раскаивается в своем уходе, но раскаивается именно из-за последствий для себя, а не потому, что глубоко осознал свой грех. И, расточив отцовские блага, идет домой не за наказанием, а за новыми благами, конечно, куда как более скромными – за куском батрачьего хлеба.

Это совершенно не то, о чем мы обычно слышим в проповедях.

Но Христос говорит: и этого достаточно, чтобы вернуться. Достаточно, чтобы отец выбежал тебе навстречу. Если тебе плохо и голодно – иди к Богу, хоть бы ты и не был готов искренне понять и признать свой грех. Не можешь – так не можешь, погоди с этим, не страшно. Иди, потому что без Него ты умрешь от голода, а это не нужно ни тебе, ни Ему.

Бог не ждет, чтоб мы приползли к Нему на коленях, все глубоко поняв и осознав, а без этого-де не смейте и соваться, грешники нераскаянные.

Можно прийти к Богу за утолением любого голода, за утешением в любой скорби, можно даже ища не Его, а лишь того, что от Него. «Поискал Исуса не ради Исуса, а ради хлеба куса», – неодобрительно говорят люди, но Господь отвечает: да, иди, иди ради хлеба, не бойся.

Все остальное – уже вместе с Ним, в Его объятиях. Тем более что без Его объятий, без Его принятия, в отстраненности и ощущении себя чужим Ему подлинное раскаяние в сотворенном зле и невозможно. Наше покаяние – дитя Его любви и доброты.

Для младшего сына перелом наступает, когда он встречается с отцом, и тот бросается ему на шею: сынок! И сын