Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга.

Товарищи его, видев происшедшее, очень огорчились и, придя, рассказали государю своему все бывшее.

Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?

И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга.

Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его (Мф. 18:23–35).

Десять тысяч талантов – немыслимая сумма. Она превосходит не только стоимость всего имущества должника – она несусветно превосходит стоимость его самого как раба, и стоимость его жены, и его детей. Это долг, перед которым человек донельзя ничтожен, долг, который превосходит человека до полной размазанности: все отдай, имущество отдай, жизнь свою отдай, и жизнь жены, и жизнь детей – не выплатишь даже малой толики долга. Это синоним полной безнадеги: ты ничего не можешь, ты абсолютное ничто, ты раздавлен, бессилен, тебя, считай, попросту нет.

Стоимость раба по тем временам примерно 100–120 динариев. Один талант – приблизительно 6000 динариев. Вот и считайте.

И каким огромным, немыслимым должно быть отчаяние человека, который при этой гибельной математике падает в ноги царю и умоляет: «Потерпи на мне, я тебе все верну».

Да какое «потерпи»? Какое «верну»? Что, он царю еще одно царство завоюет? Все равно что пообещать луну с небес и все звезды. Это заведомая ложь, совершенно бессмысленное обещание, которого должник выполнить не сможет никогда.

А царь, видя его долг и слыша его отчаянную ложь, не только не гневается, но прощает. И ложь. И долг. Полностью. Просто так.

Просто потому, что это по человеческим меркам стоимость раба – 100 динариев. А по Его меркам, в Его милосердных глазах стоимость человека превосходит любые деньги. Человек – абсолютная ценность, перед которой ничто даже долг в десять тысяч талантов. Люди друг друга оценили в сто динариев, Он человека оценил непредставимо выше.

И мне совершенно непонятно, как после этой притчи можно говорить об искуплении грехов как внесении некой платы, например, чьими-то добрыми делами? Как можно говорить о юридической версии искупления?

Ведь царь не говорит: пусть твои богатые друзья скинутся от своего избытка и заплатят за тебя. Он даже не говорит: пусть Мой Сын, царский Сын, выплатит за тебя этот долг, ведь у Него заведомо есть эти таланты, Мы сочтемся между собой, а ты иди уж.

Нет. Он делает долг яко не бывший.

«Раб же, выйдя…»

Тут хочется грустно спросить: «Ну что ж ты дурной такой? Зачем ты уходишь? Куда ты пошел?»

Царь прощает долг полностью и всецело, прощает безусловно, не требуя никакой компенсации. Как же не откликнуться благодарностью на это прощение? Как вместе с огромным облегчением не почувствовать искреннее желание просто быть с Ним?

Не потому, что должен. А потому, что хочешь.

Куда ты пошел, что ищешь там, вовне? Какая может быть в принципе участь лучше, чем просто остаться с Ним, в благодарности сказав: «Господин! позволь мне быть с Тобой и служить Тебе ради Твоей доброты, потому что нет ничего и никого, кто более достоин был бы такого служения».

Лучшая из участей – просто остаться при таком Царе. Где обрящешь что-то прекраснее? Чья власть над тобой может быть выше и чище, милосерднее и благороднее? Чему лучше можешь посвятить жизнь, кому еще довериться всецело и без страха, после такого-то? Кого еще любить, как не явившего такую любовь и такое милосердие?

А он уходит. У него своя жизнь и свои цели. И никакой особой благодарности к царю не испытывает. Возможно, подспудно он все время думал, что достоин такой развязки, и милость воспринял не как незаслуженный дар.

Царь взглянул на него как на человека, как на душу живую, как на того, чье бытие превыше всех сокровищ. Царь увидел в нем ни много ни мало Свой образ. А он на царя смотрит вполне утилитарно: отвязался со своим долгом, и хорошо. Не накажет, вот и ладненько. Остался при своей семье и имуществе – замечательно. Живем.

А разве мало людей воспринимают спасение исключительно как не павшее на них наказание? Что такое для них «спастись»? Это «не попасть в ад». Ну, вот этот бывший должник не попал. Но разве он спасся? Даже не глядя в концовку – разве спасся?

Кончилось все так себе, потому что, не прочувствовав милость Царя в глубине души, не ощутив разрыв между тем, что его ждало, и тем, что ему дано, бывший должник смотрит на других людей не Его, а вполне человеческими грешными глазами.

Ты мне должен – изволь вернуть. Сто динариев, как раз стоимость раба. Тот человек, который ему должен, тоже, в общем, принадлежит ему всецело: расплатиться он может своей жизнью, своей свободой. И бывший должник своих рук не разжимает.

Ну и все. Не пошла ему впрок царская милость. Теперь все будет по справедливости: ты того в темницу, и тебя в темницу.

А могло быть совсем иначе. Если бы он не ушел от царя. Или не ушел хотя бы внутренне, решив повторить царскую милость в доступном ему масштабе: простить то, что может простить.

Если бы понял, что предать себя такому царю – лучший из возможных исходов.

О девяноста девяти овцах

Какое удивительное все же и «контринтуитивное» счастье, что Господь не уходит с девяноста девятью овечками! И не ждет терпеливо, пока беглянка сама одумается и Его нагонит или хоть покричит к Нему; и даже не зовет, стоя на месте, чтоб она прибрела откуда-то на звук Его голоса. Нет – все оставляет и идет за ней. Сам. Ничего от нее не ожидая и не требуя, без всяких условий спасения, просто потому что Сам не хочет нас терять.

Очень важно об этом помнить: Ему можно довериться. Он не зависит от наших усилий. Его шаг к нам всегда первый, и мы его не «покупаем».

Мы так привыкли, что без наших усилий ничего не бывает, и в нас сложно вмещается мысль, что мы дороги и любимы, даже когда сами ничего не можем. Что за нами пойдут просто так, по любви, бескорыстной и верной.

У Его любви нет опоздавших и отставших, нет брошенных, нет оставленных – тех, кто смотрит с тоской Ему, ушедшему, вслед.

Его не надо догонять, пока Он уходит все дальше и дальше с 99 счастливчиками.

Его не нужно умолять подождать, остро чувствуя, что не успеваешь, как ни старайся.

Он не оставит