От того-то то́поту кони́нного

35 Не видно было солнца красного.

Они ставили шатры черна бархата,

Ставили столы дубовые,

Што тот-то царь и Скурла́т-царь,

Садился он на стул на ремё́щатой,

40 Писал он ярлык-грамотку

Тому-то солнышку Владимиру

«Кого послать бы к солнышку?»

Выбирали они из трехсот татарина,

Из трех они сот выбрали тридцать татарин,

45 Из тридцати они выбрали три татарина,

Из трех-то выбрали одного татарина,

Татарина они заморского.

Голова-то у его, как пивной котел,

Шо́рища у его, как больши́ ча́шища,

50 Руки у его, как больши́ гра́блища,

Ноги у его, как больши́ кычы́жища.

Говорил тут ему Скурла́т-царь:

«Поезжай, — грит, — ты в сто́льне-Киев-град,

Поезжай, — грит, — ты не дорогою,

55 Заезжай, — грит, — ты не воротами,

Заходи, — грит, — ты в дом не дверями».

Тут он занес-от до Владимира, он всю силу прикосил, и взяли они Илью Муромца, старого казака, послали. Прикосил он, — грит, — тут всю святу́ орду́.

(Вот я дальше-то и не помню, не знаю, таки врать не буду. Люблю говорить по делу, а без дела не знаю, так и не баю).

——

Марфа Дмитриевна Дуркина

Марфе Дмитриевне Дуркиной, крестьянке из дер. Уег, было в 1942 г. 70 лет. Неграмотная, но очень любознательная и сведущая, она любила рассказывать о своей тяжелой жизни: как перенесла смерть мужа, смерть десяти своих детей, как под старость, больной и одинокой, приходилось жить у чужих людей.

От М. Д. Дуркиной записано четыре былинных текста. В недалеком прошлом сказительница исполняла еще несколько былин, знание которых перешло к ней по семейной традиции. Расспросы собирателей о былинах доставили Марфе Дмитриевне большое удовольствие. Она с гордостью вспоминала отца и мать, которые знали очень много старин, что подтверждали многие жители Уега. Ко времени встречи с собирателем М. Д. Дуркина былины уже не исполняла и плохо помнила. В Уеге пользовалась славой хорошей вопленицы.

22

ПРО ИЛЬЮ МУРОМЦА

Поехали прогуливатьце двенадцать мо́лодцев,

Ездили, гу́лели и стали варить, закусывать.

Постреливат детинка стрелку вверх,

На лету́ простреливат.

5 «Кого послать ко детинке спросить,

Какого роду он племени?»

— «Послать лучше Олешеньку Поповича,

Если послать Добрынюшку Никитича,

Так он роду невежливого, да не оте́чливого».

Послали Олешеньку. Олешенька поехал. Подъезжат к тому до́бру мо́лодцу.

10 «Уж ты ой еси, уда́лой до́брой молодец,

Ты какого да роду-племени,

Какого да отца-матери,

Как, детинка, тя именем зовут?»

Он: «Фу», да не здраствует,

15 Всё похватыват да постреливат.

На третий раз Олешенька Попович подъезжает ближе, Иванушка Сокольничек говорит: «Не сказывай да не спрашивай», — говорит.

Поехал Олешенька Попович и подъезжат к товарищам, а стар казак Илья Муромец говорит: «Самому надо съездить, кипятите котлы, а сам я съезжу».

Подъезжат во чисто́ поле и говорит: «Уж ты ой еси, детина, добрый мо́лодец, как тя именем зовут, какого ты роду-племени?» А он опять не отвечат. На второй раз опять говорит: «Какого ты роду-племени, какого отца-матери, как тебя именем зовут?» А он опять тут не здравствует. Третий раз спрашиват. Тогда Илья Муромец говорит: «Давай, — говорит, — бороться, если ты не отвечашь». Ну и стали боротьца. Боролись, боролись, зе́млю-мать до пол-ноги́ пробили. Боролись, боролись второй раз — до колена пробили, а третей раз пробили землю до пояса.

Иванушка Сокольник старо́го казака Илью Муромца и бросил, подколоть хочет. А стар казак Илья Муромец и говорит: «Старо́му казаку Илье Муромцу смерть во чи́стом поле не писана». Старо́му казаку Илье Муромцу силы вдвоем прибыло. Свалил с груде́й Иванушку Соколика, и опять стали боротьца. Боролись они, боролись. Стар казак Илья Муромец бросил Иванушку Соколика, вынимат свой кинжалище и спрашиват: «Как тебя, детинка, зовут, какого ты роду-племени?» — «Я, — грит, тебя валил, не спрашивал, и ты вали меня, не спрашивай». Нож вынимат, а бог не допускат, рука в плечи не дошла, стала. Опять стали снова боротьца. Долго дело деется, скоро сказыватца, опеть Илья Муромец его сбросил, опеть вынимат кинжалище, а рука в локти застоялася, опять говорит: «Я тебя валил, не спрашивал, и ты меня вали, не спрашивай». Потом опеть стали боротьца третий раз. Илья Муромец опеть свистнул — рука у него в кисти отстоялася. «Скажи, — говорит, — детинка, какого ты роду-племени, какого отца-матери, как тебя именем зовут? [У] меня, — грит, — рука отстоялась». А он отвечат: «А я, — грит, — Иванушка Сокольничек. Илья Муромец и заплакал: «Эх, да я, — грит, — тебя прижил. Я у твоего тятеньки жил во конюхах».

Теперь стар казак Илья Муромец стал от его отходить. Стал на лошадь садитьца. Трое сутки ведь они боролись, стягались, сын да отец.

Иван Сокольничек поехал так в избу ту у матери раскатом и говорит матери: «Ты, — грит, — выб..... меня прижила, меня люди корят». Приехал к своим товарищам.

Тут и конец, а мне кривой жеребец.

23

О ДОБРЫНЮШКЕ НИКИТИЧЕ [ДУНАЙ]

Поехал Добрынюшка Никитич свататьца к Семену Лиховитому. Свадьбу сыграли. Семен не хотел отдавать девки, а девка сама пошла. Поехали и повенчались.

Добрынюшка Никитич поехал во чи́сто поле искупать коня. И́скопыть вели́ка показалась ему, шатер, и лошадь стоит, ест пшено белоярово. Лошадь спустил, кони подрались и быстро помирились и стали есть пшено белоярово из одного мешка. Зашел, в избу вступил, а там богатырица разметалася. Он на сону́-ту ей и притворил. Она потом прочухарилась и грит: «Что ты, Добрынюшка, сделал, осквернил меня». А он и отвечает: «Я, — грит, — возьму тебя замуж, поедем со мной». Сели на лошадей да и поехали. А сестра ее за Олешеньку пошла.

Добрынюшка говорит: «Надо коли в реке покупатьца». Оба с женой Марьей Семеновной и выкупались в реке. Покупались и пошли к венцу. Обвенчались и пир стали пировать.

Марья Семеновна напилась пьяна́ и прирасхвасталась и говорит:

«Уж ты, Добрынюшка Никитич,

Жил ты у нас во конюхах,

Ездить да не во впо́л меня,

А стрелять-то не во тре́ть меня».

5 Никитичу-то за беду́ пало,