– Кошевой… —прошептал Александр.

Сидевший на камне повернулся, поднялся. Засядько невольноотступил на шаг, чтобы смотреть в лицо старому запорожцу, не особенно задираяголову. У Калнышевского было суровое аскетическое лицо, иссеченноешрамами. Глаза смотрели пристально, мохнатые брови грозно сдвинулись напереносице. Грудь атамана была так широка, словно он носил под рубашкой латы, аруки напоминали могучие узловатые ветви дуба.

– Кто ты? – спросил Калнышевский резко.

Голос его прозвучал как удар грома. «Господи, –промелькнуло в голове Александра, – неужели на земле есть еще такиебогатыри?»

– Я Александр Засядько, – ответил онторопливо. – Сын твоего главного гармаша Дмитра. Отец велел спросить:когда ты вернешься? Все уже знают, что новый царь освободил тебя.

Калнышевский хмуро взглянул на рослого юношу в мундиреофицера российской армии и медленно отвернулся. Александр, ощущая непривычнуюробость, сделал было шаг, чтобы обойти кошевого и стать с ним опять лицом клицу, но не решился. От фигуры Калнышевского веяло необычной силой ивластностью.

– Надо возвращаться, – повторил Александр тихо.

Калнышевский отрицательно качнул головой и сел. Он сидел неповорачиваясь и глядя в одну сторону.

– Отец велел передать тебе фруктов, – снова заговорилАлександр, чувствуя, что его голос начинает дрожать, не в состоянии пробитьброню молчания кошевого. – Я купил у торговцев даже заморских…

– Можешь оставить, – ответил Калнышевский, – номне они не понадобятся.

– Но почему? – удивился Александр.

– Я двадцать пять лет сидел в земляной яме, –ответил Калнышевский глухо. – Питался тухлым мясом и гнилой репой. Да,теперь я могу уйти. Но не уйду. Так и скажи отцу. Он поймет. Скажи: и пойманныйлев – еще лев!

Александр не осмелился перечить и тихонько попятился. Затем,повинуясь внезапному импульсу, повернулся:

– Скажи, есть ли смысл держать в руке пистоль и саблю?Может, правы те, кто уходит в пещеры, в леса, пустыни? Среди моих пращуров былисвященники, были монахи…

– Я знавал их, – ответил Калнышевский. Он смотрелв упор, глаза были как у большого орла. – Ты хочешь уйти в монастырь?

– Да.

– Из-за растоптанной любви?

Александр вздрогнул:

– Откуда ты знаешь?

– Это нетрудно, – проворчал последний кошевой, –все вы в этом телячьем возрасте идете в монастырь из-за того, что прищемитепалец… Серьезные причины будут потом, когда становитесь старше… Нет, в тебеслишком много ярости, ее нельзя нести в монастырь. Иначе взорвешь его ко всемчертям. Поработай сперва в мире, сынок! Разгреби грязь людскую. Поработай налюдей! А спасти свою душу успеешь. Ты из тех, кто ухитряется пронести еечистой, через какое бы болото ни шел…

Он отвернулся, уже забыв о молодом офицере. Взгляд его былустремлен поверх свинцово-серых тяжелых волн Северного моря. Там, далеко завиднокраем, была его Украина, которая ныне именовалась Малороссией. И гдеукраинский язык был запрещен.

Засядько попятился, не сводя зачарованного взгляда сбогатырской фигуры последнего запорожца. Потом пошел, постоянно оглядываясьчерез плечо. В душе был благоговейный страх. Впервые видел человека,который так подавляюще явно превосходил его самого.

Наконец одинокая фигура последнего кошевого Запорожской Сечиосталась за поворотом тропинки. Лишь тогда Засядько перестал оглядываться.

В числе наиболее отличившихся боевых офицеров, а имвели особый учет, его послали воевать… на море! Жарким июльским утром он прибылв Севастополь, где русская эскадра спешно готовилась к походу. Засядько быловелено явиться к вице-адмиралу Сенявину, руководителю будущей военнойэкспедиции.

Следом за адъютантом Сенявина он переступил порогадмиральской каюты. Сенявин сидел за столом, заваленным книгами и картами. Однаиз карт была разложена, и Засядько узнал контуры Средиземноморья. Сенявинрасстегнул мундир, из-под мятого воротника выглядывала дряблая загорелая шея.Он с интересом взглянул на пришедшего.

– Капитан Засядько? Рад, что вы прибыли без опоздания. Ужеустроились? Ладно, этим вопросом займется адъютант. Садитесь, мне нужнопоговорить с вами.

Александр опустился на свободный стул. Все здесь было емунепривычно: и тесная каюта, и качающийся пол. На стенах висели всевозможныеприборы, в углах теснились навигационные приспособления.

– Женя, – позвал Сенявин адъютанта, – принесишербет! Да отыщи попрохладнее.

Адъютант бесшумно исчез, а Сенявин объяснил Александру:

– Жара адская. Не с моим здоровьем с нею ладить. А чтобудет в Средиземноморье? Вас не смущает мой не совсем презентабельный вид?

– Не смущает, – ответил Засядько искренне.

Он видел, что Сенявин изучает его испытующим взглядом,словно старается проникнуть в душу и сердце. Судя по всему, адмирал осталсядоволен. Во всяком случае, сказал благодушно:

– Вы боевой офицер и поймете меня. А здесь некоторыезаняты в основном своим внешним видом. Об одежде заботятся больше, чем о знаниивоенного дела. Вот и приходится мне выживать этих паркетных шаркунов иперетягивать в эскадру настоящих воинов.

– Я бесконечно польщен, —сказал Засядькопочтительно, —однако я не моряк…

– Вас, не моряков, будет две тысячи человек. Это капля вморе, но золотая капля. Цвет и слава русской армии, наиболее отличившиеся людив предыдущих войнах. Вы будете командовать десантным батальоном!

– Это великая честь, – пробормотал Засядько.

– И ответственность, – добавил Сенявин строго. –Рядом с вами не будет старших офицеров, которые помогут, подскажут,прикроют. Но вам как раз и давали характеристику как человеку, умеющемупринимать решения.

– Мне за это доставалось, – позволил себе улыбнутьсяЗасядько.

– Итак, вы – капитан десантного батальона…А сейчас у меня к вам, Александр Дмитриевич, будет просьба…

Засядько насторожился. Он был польщен, что могущественныйадмирал назвал его по имени и отчеству, неспроста же проявлена такаялюбезность. Вероятно, Сенявин хочет заставить его делать то, чего не можетприказать.

– …просьба, – повторил Сенявин, пристально глядя внеподвижное лицо Александра. – Присмотритесь к корабельным бомбардирам.Они справляются со своими обязанностями, однако предела совершенствованию нет,не так ли? Вы должны действовать в десанте, но мне кажется, что ваша деятельнаянатура не захочет оставаться в стороне и во время морского похода…

Вернулся адъютант, неся на подносе огромный кувшин и двастакана. Засядько позавидовал умению, с которым молодой офицер шел по качающемусяполу.