Все они были вызваны сюда так же, как и Сидония.

Пока я изучала этот своеобразный список новоприбывших, мои инстинкты вопили об опасности. На «Valor Novus» было так много разных людей, что я не обратила внимания на новичков. Но сигиллы на стене ясно показали, как именно обстоят дела.

Дети часто приезжали ко двору, заменяя своих родителей, и фон Эмпиреаны не были исключением. Сидония стала лишь одной из многих. Император собрал при дворе целый пучок наследников великих родов. Но почему? С какой целью?

Я задумалась так глубоко, что Каратель, заскучав, начал проявлять беспокойство. Я обернулась на его скулеж. Пес кинулся ко мне, но на сей раз не для того, чтобы укусить. Он принялся облизывать мне щеку. От изумления у меня из горла вырвалось какое-то бульканье. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы ощутить на своих губах улыбку и понять, что это за звуки.

Это был смех. Я смеялась.

Немного отодвинувшись, я подобрала поводок, подтянула пса к себе так, чтобы быть с ним рядом. Мне сделалось не по себе. Провела пальцем по губам, самопроизвольно издавшим эти звуки. Что со мной происходит?

Сидония, как всегда, пряталась под аватаром своей матери, отчего ее голос и неуверенность казались совершенно неуместными.

– Моя мам… то есть я очень обеспокоена.

– За меня?

– Ну, в общем и целом, – замялась она.

Еще бы, можно подумать, матриарх ночей из-за меня не спала. Видимо, у нее были осведомители при дворе, и она узнала о моей эскападе на арене и последующем скандале.

– Да все нормально, дорогая матушка. Не стоит так волноваться. Я действительно совершила глупость, но больше такого не повторится. Я залегла на дно. Память двора коротка, скоро обо мне все забудут. Вот только…

– Что?

– Мне кажется, мы с Гладдиком друг другу не подходим. Увы.

Гладдик проявил себя недостойным Донии. Я слабо надеялась, что мне удастся когда-то это ей втолковать. Однако, к моему изумлению, Дония лишь махнула рукой.

– Расскажи лучше о себе. Я все-таки волнуюсь.

Стало ясно, что теперь она говорит именно о себе.

«Со мной все хорошо», – хотела успокоить ее я, но Дония так на меня смотрела, пусть даже через холодные глаза аватара матриарха, что мое сердце сжалось. Если кто-то и мог разрешить мои сомнения, то только она.

– Со мной все в порядке, разве что…

Внезапно я вспомнила о Карателе, облизавшем мне физиономию, и о том, что случилось после.

– Кажется, я немного не в себе. Точнее, не в своей тарелке. Понимаешь, я смеялась.

– Что-что ты делала? – выдохнула Дония.

– На меня кинулся пес-мутант. Я думала, хочет укусить, а он начал ласкаться. Обслюнявил мне все лицо. И тогда я засмеялась. Сама не знаю, что на меня нашло.

– Нем… Ах, Сидония, здесь совершенно нечего пугаться.

– Я вовсе не боюсь, – немного обиделась я.

– Знаю, – Дония улыбнулась уголком губ. – Ты у меня ничего не боишься. Я не о том. Просто хотела сказать, что смех – это не то, чего следует стесняться.

– Видимо, я плохо объяснила. Это все мне не свойственно и может быть признаком того, что со мной что-то не так.

– Ты помнишь… – она осеклась, видимо заметив, как я изворачиваюсь, чтобы невзначай не проговориться на случай, если нас подслушивают. – Помнишь тот день, когда тебе подарили дьяболика? Немезиду? Определенные участки ее мозга были искусственно увеличены, чтобы она могла тебя полюбить, – голос Донии задрожал. – Но любовь невозможно ограничить. Как только ты научилась любить одного, можешь полюбить и другого. Я совершенно уверена, что будь у Немезиды шанс, она тоже смогла бы полюбить самые разные вещи и даже научиться смеяться.

– Чепуха. Мы ведь говорим о дьяболике.

– А может, просто о девочке? – мягко возразила Дония. – О девочке, которую растили как чудовище, и она сама в итоге стала считать себя чудовищем. О личности, которая никогда не позволяла себе чувствовать себя таковой, потому что была уверена, что этого ей не дано?

– Нонсенс. Абсурд, – перебила ее я, а сама, против воли, вспомнила о Злючке.

Инстинкты дьяболика повелевали ей преследовать меня, раскрыв все мои тайны. Но Злючка оставила свои сомнения, когда сообразила, что я обладаю необычной способностью видеть людей в таких существах, как она. Похоже, ей это было очень важно и нужно. Неужели мы действительно нечто большее, чем я привыкла считать?

Дония, кажется, именно так и думала.

– Разве ты не понимаешь, почему Немезида никогда не смеялась? Ей просто этого не позволяли. Не давали повода для смеха. Я не знаю, на что похожи эти коррали, но, судя по всему, это кошмарное место, травмирующее на всю оставшуюся жизнь. Да и сама я обращалась с Немезидой не лучше.

Теперь «я» означало, конечно, ее мать.

– Когда ей поручили заботу о тебе, она отнеслась к задаче со всей серьезностью, безо всяких хиханек-хаханек. Если бы у нее была малейшая возможность выйти из замкнутого круга и попробовать стать самой собой, научиться чувствовать, она бы не испугалась. Пойми, смех – это прекрасно, волшебно.

– Но если все это правда, – с досадой бросила я, – если бы Немезида на самом деле была способна чувствовать, тогда между дьяболиками и людьми не было бы никакой разницы, кроме физической силы.

– А ее, наверное, и нет. Или, по крайней мере, она не так велика, как кое-кому представляется, – твердо заявила Сидония. – Лично я всегда так думала и тебе говорила.

Я зажмурилась. Вспомнила девочку в моем загоне. Простодушное выражение лица Сутеры перед тем, как я ее сцапала. Вспомнила обо всех жизнях, которые отняла за эти годы. Мои поступки говорили о том, что я – хороший дьяболик. Однако быть хорошим дьяболиком означало быть ужасным человеком. Человек, обладающий моими чертами, считался бы мерзким, порочным и злобным. В общем, из меня мог получиться либо подлый человек, либо достойный дьяболик.

– Наш разговор не имеет смысла, и я больше не хочу об этом говорить. Мне пора идти, – сказала я.

– Но…

– Разговор окончен! – рявкнула я и отключилась, тут же вернувшись на свою виллу.

Еще какое-то время меня била нервная дрожь. Мой взгляд упал на Карателя, дремавшего в углу. Я решила завтра же отвести зверя на арену и избавиться от него. Почувствовав мой тяжелый взгляд, пес поднял голову и виновато прижал уши. Мое сердце сжалось. Я уже знала, что не смогу этого сделать.

Что же со мной происходит? Долгие годы единственное существо, к которому я испытывала хоть какие-то чувства, была Дония. Она была для меня всем на свете. А теперь этот четырехлапый генетический урод заставляет меня поступать по-идиотски.

Настолько по-идиотски, что я забыла сообщить Донии о наследниках именитых родов, собранных при дворе, ради чего, собственно, я и вызвала ее на разговор. Впрочем, это вполне могло подождать до следующего раза.