вдвоем. Иногда едим с Маликом или встречаемся в городе с Зельдой. Временами Тамсин сидит в кафе и читает что-то для университета, пока я работаю. Мне нравится наблюдать за ней: как она сосредоточенно склоняется над книгами, размышляет о чем-то и делает заметки. Больше всего я люблю смотреть, как шевелятся при этом ее губы.

Моя уверенность в себе растет с каждым днем, и порой приходится напоминать себе, кто я и откуда, потому что происходящее вокруг поражает.

Рождество приближается, пока вдруг не оказывается на пороге. Мое первое Рождество на свободе. Я никогда не придавал ему особого значения. За исключением того, что в тюрьме в этот день сносно кормили, в последние годы оно ни с чем у меня не связывалось. Мне бы хотелось провести праздники с Тамсин, но она едет домой. Конечно, она спросила, не хочу ли я поехать с ней, но не уверен, что это и правда приглашение, а не вопрос из вежливости. Тамсин не видела родителей несколько месяцев, и мне кажется, они должны уделить время друг другу. И у меня все равно бы не получилось ответить на вопросы, которые они наверняка начали бы задавать. Чем я собираюсь заниматься? Как буду заботиться об их дочери? Все это так далеко от моей нынешней жизни. Эми говорит, что я не должен ни с чем торопиться. И сюда относится встреча с обеспокоенными родителями… как и подтверждение их опасений. Все закончилось бы этим. Полагаю, я не совсем тот парень, которого они желали бы видеть рядом со своей дочерью. По крайней мере, если узнают правду.

Город украшен к Рождеству. На деревьях вдоль дорог развесили гирлянды, за стеклами витрин лежит искусственный снег и стоят дурацкие Санта-Клаусы, и в меню кафе появились тыквенный и коричный латте. Весь день играют рождественские песни, и посетители пребывают в задумчиво-созерцательном настроении.

Я вспоминаю о маме и Джинни. О маме, которая меня предала. О маленькой Джинни, которая горько плакала, когда ее старшего брата арестовали. Интересно, как они празднуют Рождество? Думают ли иногда обо мне?

Двадцать второго декабря мы с Тамсин приглашены на рождественскую вечеринку в квартире Зельды. А следующим утром она вместе с Сэмом улетит домой. Тамсин не рассчитывала, что будет отмечать праздники с родителями. Но, похоже, ее мама считает, что Рождество необходимо проводить с семьей.

Я уже познакомился с Сэмом. Мы встретились в баре, они с Тамсин болтали и рассказывали мне смешные истории из прошлого. Меня устраивало, что я почти не участвовал в разговоре. Когда Тамсин ненадолго оставила нас, Сэм подался вперед и сказал:

– Послушай. Не хочу выделываться или нести всякий бред в духе: «Если ты разобьешь ей сердце, я переломаю тебе все кости». Я не дерусь и не бросаюсь угрозами. А если говорить откровенно, – он обвел меня взглядом, – против тебя у меня все равно не было бы ни единого шанса. Я лишь хочу, чтобы ты знал, какой замечательный человек Тамсин. Она должна быть счастлива. А так как ты ей нравишься, надеюсь, что ты хотя бы примерно понимаешь, как тебе повезло.

Я не представлял, как на это реагировать. Но потом ответил:

– Я знаю, как мне повезло.

Двадцать второе наступило гораздо быстрее, чем ожидал. Тамсин пойдет к Зельде сразу после занятий, поэтому дала мне ключ, чтобы я переоделся у нее в квартире. Мне не хочется появляться на празднике в пропотевшей после работы одежде, так что я оставил сменный комплект у Тамсин. Кроме того, мне нужен был повод, чтобы попасть к ней в квартиру.

Ровно в семь я, чистый и опрятный, стою перед дверью Зельды. Изнутри доносятся голоса и смех. Я в первый раз на такой вечеринке, от волнения ладони немного вспотели. Вытираю их о штаны и уже собираюсь позвонить, как вдруг слышу, что кто-то подходит ко мне.

– Привет, Рис, – говорит Сэм. – Рад тебя видеть.

– Привет, – отвечаю я.

– Чего ты ждешь?

Чувствую себя застигнутым врасплох, хотя ничего не сделал.

– Э, ничего. – Я нажимаю на звонок. Из-за присутствия Сэма мое волнение растет.

Зельда открывает дверь. На ней рождественский свитер, с которого на нас взирает олень Рудольф с огромными глазами и ярким носом.

– Жуть, да? – спрашивает она, заметив наши взгляды. – Заходите, заходите.

Ко мне с сияющей улыбкой подбегает Тамсин. Сначала нежно целует меня, а потом обнимает Сэма. Чуть дольше, чем следует, на мой взгляд, но я стискиваю зубы и заставляю себя отвернуться. Нужно привыкнуть, что Сэм – часть жизни Тамсин… и они и правда очень близки.

Чтобы отвлечься, роюсь в рюкзаке и достаю два пластиковых контейнера. После того как Тамсин сообщила, что надо принести какие-нибудь закуски, я спросил совета у Малика. Он запек в духовке морковные палочки и полоски пастернака. Чтобы, как он сказал, добиться идеального состояния. Слегка хрустящие снаружи и мягкие внутри. Я сую Зельде оба контейнера, и она исчезает на кухне с торжествующим возгласом: «Еще еда, ребята».

Квартира наполняется ароматами, когда мы собираемся за длинным столом, который Зельда и двое ее соседей соорудили в гостиной из досок. Доски почти прогибаются под весом тарелок с дымящимися вкусностями. Здесь есть вегетарианское рождественское жаркое из орехов с картофельным пюре, брюссельская капуста, овощи Малика и множество соусов. Обстановка оживленная, все говорят одновременно. Мне тяжело выбрать разговор, в который можно вклиниться, так что я откидываюсь на спинку стула и наслаждаюсь возможностью быть частью этой разношерстной компании. Никого здесь не заботит, кто я и откуда.

– Как насчет того, – обращается ко всем Леон, сосед Зельды, – чтобы каждый поделился самым любимым рождественским воспоминанием?

Все соглашаются. Все, кроме меня, но я молчу. Тамсин бросает на меня встревоженный взгляд. О чем мне рассказать? О Рождестве, в которое мама не пришла домой, потому что нам нужны были деньги, которые она получила бы за рождественскую смену? О Рождестве, когда Дон выпроводил нас из дома из-за своих грязных делишек и мы ели бургеры в захудалой забегаловке? О Рождестве, когда мой сокамерник пытался свести счеты с жизнью, повесившись на двухъярусной кровати?

– Тебе не обязательно что-то говорить, – шепчет Тамсин и берет меня за руку.

Сэм рассказывает про Рождество, которое их с Тамсин семьи отмечали вместе. Ей тогда только исполнилось одиннадцать, и она подарила ему любимую куклу. Затем подходит ее очередь.

– Мое лучшее Рождество было четырнадцать лет назад. Мне было пять, и я едва научилась читать. Дедушка подарил мне «Винни-Пуха», и я читала его весь день. С тех пор меня ни одна книга так не затягивала.

Все смеются, а Зельда говорит:

– Ты как всегда.

Потом все взгляды устремляются на меня. Я уже собирался сказать, что я пас, но вдруг в голову приходит идея.

– Честно говоря, у нас Рождество никогда не считалось чем-то особенным. Так что, думаю, сейчас и есть мое лучшее Рождество.

– Ребята, ребята, – зовет Леон и поднимает бокал. – За Рождество!

– За Рождество! – хором присоединяются к нему остальные – включая меня – и чокаются бокалами.

Тамсин обвивает меня руками и целует.

– Это и мое лучшее Рождество, – произносит она. – Потому что я с тобой.

35

Тамсин

Мы уходим слишком поздно. Я умираю от желания немного побыть наедине с Рисом, прежде чем завтра утром улечу домой вместе с Сэмом. Две долгие недели в Росдэйле вдалеке от Риса. Не знаю, почему согласилась остаться надолго. Но угрызения совести из-за родителей взяли верх. При мысли об этом у меня сжимается горло.

Словно думая о том же, Рис говорит:

– Это всего на две недели. Ты заметишь, что уезжала, только когда вернешься.

Не уверена, сказал ли он это, чтобы успокоить себя, или действительно такой спокойный, каким кажется.

Когда мы приходим ко мне, Рис открывает дверь, потому что мои ключи до сих пор у него. Мы заходим, и я сразу понимаю, что что-то изменилось. Пахнет по-другому. По-новому. Будто… краской?

Рис первым проходит в комнату и уже стоит у кресла, над которым на стене висит что-то, накрытое платком.

– Готова получить подарок? – с ухмылкой спрашивает он.

А потом стягивает ткань, и под ней обнаруживается полка. Похожая на ту, которую он сделал для кафе, только голубого цвета. Рис поставил на нее несколько моих книг. Она идеально вписывается в обстановку комнаты.

– Был уверен, что тебе захочется цветную, – поясняет он и подходит ко мне. – Что скажешь?