– Пап! – отвечаю я, и он вскидывает руки, извиняясь. Мама настороженно переводит взгляд с него на меня. А когда понимает, что ситуация не накаляется, расслабляется. – Он тоже увлекается литературой. Нам есть о чем поговорить. Я знаю, что он всегда меня поддержит. А я – его. – На последних словах у меня образуется ком в горле, мне невыносима мысль, что я так далеко от него.

– Звучит прекрасно, дорогая, – произносит мама. – Правда, Гарольд? Скажи дочери, что это звучит прекрасно.

– Звучит прекрасно, – ворчит папа, и мама самодовольно улыбается.

Следующие несколько дней мы ходим на цыпочках вокруг друг друга. Общаемся подчеркнуто вежливо и исключительно на безобидные темы. Рождественское утро проходит тихо. Гостиная украшена к празднику. Как и каждый год в начале декабря, папа принес елку, на которой мама развесила белые и красные шарики. На стене над телевизором растянута гирлянда с надписью «Счастливого Рождества», а на окно я повесила звезды, которые сделала еще в начальной школе и которые знавали лучшие времена. Но после небольшой починки они смотрятся красиво. Мама в восторге от шелкового шарфика, который я ей купила, а папа одобрительно кивает, получив книгу о Гражданской войне в США. Мы ведем себя как нормальная семья, и я собираюсь сказать спасибо за черную сумочку, как вдруг раздается стук в дверь.

– Кто бы это мог быть? – спрашивает папа. – Санта-Клаус?

– Не говори глупости, Гарольд, – говорит мама, у которой напрочь отсутствует чувства юмора… в чем нельзя ее винить после стольких лет брака с моим отцом.

Подойдя к двери, она восклицает:

– Нет, вот это сюрприз! Мы сотню лет тебя не видели. Заходи-заходи, ты же замерзнешь. – С сияющей улыбкой мама возвращается в гостиную. – Посмотрите, кто нанес нам рождественский визит.

За ней в комнату входит Доминик.

Я замираю. Что он здесь делает?

Он отлично выглядит. Волнистые русые волосы зачесаны назад. На нем облегающая водолазка, идеально сидящие темно-синие джинсы и кожаные туфли. Я вспоминаю, как сильно была в него влюблена. Но затем в голове вспыхивает картинка: он и Сьюзи.

Они с отцом здороваются, ударив по рукам, и обмениваются последними новостями о любимой бейсбольной команде. Доминик поворачивается ко мне.

– Тамсин! – Просияв, он идет в мою сторону. Раскидывает руки и заключает в объятия.

– Привет, – натянуто здороваюсь я.

– Мне необходимо было тебя увидеть, – шепчет он мне в волосы, и я отстраняюсь.

– Гарольд, поможешь мне на кухне? – щебечет мама. – Уверена, вам много всего нужно друг другу рассказать, а мы отлучимся на минутку, прошу нас извинить.

– Ну конечно, Франсин, – отзывается Доминик.

Отец семенит вслед за мамой, и впервые в жизни я не рада тому, что он вышел из комнаты.

– Что все это значит? – спрашиваю у Доминика, когда мы остаемся одни.

– С Рождеством, – говорит он и протягивает мне длинный сверток с красной лентой.

– Мы больше не вместе, – отвечаю я. Не собираюсь принимать этот подарок.

– Да, знаю, – не сдается Доминик. – Вот почему я здесь. Ты не дала мне возможности извиниться. Ни единого шанса. Прости меня, ангел мой. Я не хотел сделать тебе больно и понимаю, что ошибся. Но такого больше не повторится. Это был момент слабости. А Сьюзи воспользовалась ситуацией.

– Что-что? – ошарашенно переспрашиваю я. – Ты сваливаешь все на нее?

– Разумеется, в таких вещах всегда участвуют двое. Но я сожалею. – Он разворачивает упаковку и раскрывает черную коробочку. В ней лежит цепочка с серебряным кулоном со вставкой в виде синего камня. – Пожалуйста, прости меня, – говорит он и пытается надеть на меня цепочку.

– Прекрати! – выпаливаю я. – Мне не нужен твой подарок. Прибереги его для следующей девушки.

Доминик выглядит растерянным.

– Ты должна стать моей будущей девушкой. Я хочу с тобой встречаться, – умоляюще произносит он.

– Доминик, – отвечаю я. – Этого не будет. Ни в этой жизни, ни в следующей. Я прощаю тебя, хорошо. Но это не означает, что мы когда-нибудь снова станем парой.

– Ты не можешь так поступить, – заявляет он. – Я расставил книги в квартире. Сделал все так, как ты хотела!

– Тебе лучше уйти, – прошу я, потому что эта ситуация начинает меня нервировать. – Сегодня Рождество, иди к своей семье.

– Я… – Он не заканчивает фразу и медленно встает. Идет к гардеробу, где снимает с крючка куртку. – Это не последнее мое слово, Тамсин, – цедит он сквозь зубы, прежде чем закрыть за собой дверь.

– О нет, последнее, – бормочу я, когда он уходит.

До конца дня мы с родителями не обмениваемся ни словом, настолько они возмущены моим поведением. Они считают, что я должна была по крайней мере пригласить его за стол. По их словам, я думаю только о себе, а ведь они были рады снова увидеться с Домиником. Не могу дождаться, когда закончится этот день.

36

Рис

– Еще раз, еще раз! – хором кричат младшие сестры и брат Малика, когда мне все-таки удается сесть. Они окружили меня со всех сторон. Их четверо. Близнецам Элли и Эстер всего три, Эбони пять, а Тео – восемь. Мы деремся и бесимся. Все против меня. И если честно, у меня нет ни малейшего шанса. Я позволяю им меня щекотать и сам щекочу как могу. Они оглушительно визжат.

– Оставьте гостя в покое, мучители, – кричит из кухни Джейд. – Иначе я позову вашего папу!

Кажется, это срабатывает, малыши уносятся в свою комнату. Отец Малика работает электриком, и сейчас он у соседей, помогает им со сломанной духовкой.

Напротив меня на втором диване сидит Жасмин, старшая после Малика. Ей пятнадцать, и она пялится на меня весь день. С тех пор как утром я вместе с Маликом вошел в их квартиру с букетом цветов для Джейд и сладостями для детей. Брат и сестры Малика не привыкли, чтобы к ним в гости приходил белый. Джейд уже раз сто извинилась за их поведение (и беспорядок), но мне все равно. Мне нравится быть частью семейной жизни. Даже если это болезненно напоминает о том, чего у меня никогда не было. Баловство с малышней вызвало мысли о Джинни, и я надеюсь, что, несмотря на грусть, которая меня захлестывает, смогу насладиться этим днем.

– Ты чего так пялишься? – спрашивает Малик у Жасмин, усаживаясь рядом с ней.

– Отвали, – огрызается она, встает и выходит из комнаты.

– Она на тебя запала, старик, – заявляет он, обращаясь ко мне.

Я краснею и быстро меняю тему.

– Спасибо, что разрешили мне праздновать с вами.

– Само собой, – отвечает Малик. – Тебе здесь всегда рады. Моя мама от тебя без ума.

Ужин проходит так же громко. Не представляю, как Джейд весь день терпит такой уровень шума. Впрочем, она выглядит спокойной.

Все невероятно вкусно. Традиционная эфиопская еда, приправленная имбирем, чесноком и разными специями. Малик объясняет мне, где какое блюдо. Чечевичное рагу, рагу из мускатной тыквы, горох с перцем чили, говядина в маринаде – лучшее, что я когда-либо ел. Еще хлеб инджера[19], который заменяет столовые приборы.

Джейд то и дело шлепает кого-нибудь из детей по рукам, чтобы они не ели из общей тарелки, или грозится выгнать их, если немедленно не успокоятся. Но никто не воспринимает ее угрозы всерьез. Терренс, отец Малика, ведет себя сдержанно и улыбается с довольным видом. Этот мужчина излучает силу, так что не сомневаюсь: он мог бы заставить всех успокоиться, если бы захотел.

Это был бы идеальный день, будь здесь Тамсин и будь я уверен, что с Джинни все хорошо.

Когда малыши ложатся спать, мы еще сидим и пьем вино. Джейд, Терренс, Жасмин, Малик и я. Гостиная не очень просторная, но обставлена уютно и со вкусом. В старом камине, который, по словам Терренса, никогда не работал, стоит большая свеча с тремя фитилями и излучает теплый свет, в дополнение к гирлянде на елке и маленькому торшеру за диваном. Жасмин положила голову на плечо Малику и закрыла глаза. Очевидно, они очень близки, и мне вспоминается рассказ Малика о том, что второй раз он попал в тюрьму после того, как его поймали на краже подарка для сестры. Я могу понять, каково это – любить кого-то настолько, чтобы рискнуть всем, лишь бы осчастливить этого человека. Хотя цена, которую ему пришлось за это заплатить, оказалась слишком высока. Но Малик все понимает и старается не повторять ошибок.

– Малик