кресло, опустошая стакан воды. Щёки её вспыхнули румянцем, рука дрожала, а губы словно побледнели. Да всё её состояние просто орало о стрессе, в котором находится Марта. Но она быстро взяла себя в руки и даже попыталась улыбнуться. – Ты уже уходишь?

– Да, мне пора. Ты насчет завтра помнишь?

– Да…

Глава 32

Марта

– Мам, ну ты чего копаешься? – Лекса от нетерпения даже подпрыгивала на месте. Она то и дело прижималась ухом к двери и затихала в ожидании шагов.

Всё пыталась понять, ревную ли? Но откуда взяться этому гадкому чувству, когда дочь счастлива? Я её просто не узнавала. Обычно скромная, тихая, погруженная в книги Лекса превратилась в поистине папину дочку. Она его ждёт, как Деда Мороза, или даже сильнее.

– Он пришёл!!!! – завизжала дочь и начала открывать замок двери.

– Лекса, это неприлично. Не ОН, а…– поправила дочь машинально, вот только запнулась на правильном варианте ответа, потому как произнести это самой было крайне сложно, что уж говорить о маленькой девочке?

– А кто? – на слове меня поймали мгновенно. Лекса подпёрла дверь плечиком, выжидая ответа.

– Папа, Лёк. Папа…

И мне вдруг стыдно стало. Я поняла, что за все эти несколько месяцев, что живем в этой квартире, мне так и не удалось подобрать нужный момент, чтобы откровенно поговорить с ней. То, что она узнала в больнице, когда я билась в агонии страха за судьбу дочери, стало для неё шоком. Но моя девочка была вынуждена справиться…

Я присела на корточки, взяла её руки, прижимаясь губами к ладошкам, и посмотрела в глаза. Не отводила, не пряталась. Самые большие проблемы в семье начинаются, когда родители выстраивают стену от ребёнка. А этого я позволить не могла. Слово себе дала, что для дочери стану лучшей мамой на свете. Тогда, может, пора начать?

– Лек, я очень люблю тебя. Ты моя единственная девочка, моя семья, мое счастье. Ты просто знай, что мама тебя никогда не обидит, и прости, что мы до сих пор так и не поговорили, – сказала честно, прямо, без кружев словесных, за что получила поцелуй благодарности.

– Мам, а он правда папа? Ты не обманываешь? – зашептала она на ухо, чтобы я не видела её хитрого личика. – Просто я видела пап в садике. Они другие… Наш такой красивый, высокий, как принц из сказок. Я даже девочкам рассказала, а они смеются, говорят, что я всё вру.

– Не слушай их, Лёка. Ты самая красивая девочка, и папа у тебя тоже самый красивый. Это же логично? И вообще, для каждого ребенка их папа самый лучший, и этому не нужны подтверждения.

– А ты любишь папу? – снова шепнула Лекса и притаилась. – Ну, хоть чуть-чуть? С ноготок или на ниточке?

– С ноготок люблю, – притворилась, что стало смешно, весело, но вот внутри все угли разом вспыхнули, словно сухой травы в костер бросили. Тело вдруг по́том прошибло, запуская мелкую дрожь вдоль позвоночника. А я почему-то представляла, как моё сердце болтается на той самой ниточке из любви над пылающим пламенем прошлого. Неверный шаг, и сгорю…

Сколько сил стоило просто отогнать от себя эти мысли! Убегать, прятаться, делать вид, что увлекательнее мытья посуды просто быть не может, только бы не пересекаться, только бы не оставаться наедине. Только бы не тонуть в его глазах…

А дочь прямо в цель своим вопросом попала. С размаху, да в яблочко.

– Ну что? Вы готовы? – в дверь вошел Горислав, застав нас с дочерью у порога.

– Папа! – Лекса в отточенном движении взмыла на руки отца, не забыв подмигнуть мне, да ещё и пальчики свои растопырила, перебирая их по очереди. Она словно спрашивала, а какой ноготок? Самый маленький мизинчика? Или большой?

Эх, Лёка… Знала бы ты…

– Март, ты готова? – Горислав словно был рожден отцом, а ведь его этому даже не учили! Он потрогал лоб Лексы и вышел в коридор, где было прохладнее, чем в квартире. – Мы в лифте.

– Бегу! – накинула свой пуховик, впрыгнула в ботинки и, прихватив дорожную сумку, закрыла дверь.

Вбежала в лифт, прижимаясь к дальней стенке, выстраивая дистанцию. Горислав был такой странный… Я словно без офисного обмундирования его и не видела никогда. А теперь обычный трикотажный костюм, бомбер и кроссовки. Он улыбался, когда Лекса повизгивала от восторга, что на его щеках больше нет колючек, гладила, щипала за щёки.

– А кто такой дед Ефим? – не унималась дочь, ползая по коленям Горислава. Она охала, наблюдая за разыгравшимся снегопадом. Тот все усиливался, превращаясь в снежную завесу, только бы стереть с города серость осени.

– О! Это самый честный и отважный человек, Лёк, – Гора усадил дочь возле себя и, грозно зыркнув, пристегнул ремень, который она скинула, пока тот говорил по телефону. – С ним интересно, уверен, тебе понравится.

– А уже можно ёлку наряжать? – Лека развернулась ко мне, словно вспомнила, что и мама у неё есть, а потом так ангельски улыбнулась и потянулась ко мне. Так мы и ехали, образуя крепкую цепь, центральным звеном которой оказался наш ребёнок.

– Не рано ли? Сегодня первый снег только выпал, а ты уже жить торопишься, – я потянула руку, чтобы стянуть с дочери шарф, когда в салоне стало жарко, но оказалась не одинока в желании… поверх моей руки легла тяжелая мужская ладонь. Гора дёрнулся, поспешил убрать, а после и шарф стянул, давая мне время прийти в себя.

Одно касание, Марта! Одно долбаное касание, и ты уже остолбенела, как дура последняя! У него невеста, свадьба, жизнь – полная чаша. Угомонись и снова вспомни, что нет никого важнее дочери.

Не будь Лексы, я бы давно уже сбежала от него. Но Гора прав, без его помощи мне будет сложно дать дочери хороший фундамент для будущего. И тут уж не до страданий сердечных. Нужно просто научиться сосуществовать, научиться не мешать его жизни.

– Кстати? А почему Марта? – Гора рассмеялся и пересел на диван напротив, чтобы нас было лучше видно, но руки дочери не отпустил. – Все с самого детства Марфой тебя называли.

– Так это бабуля меня так называла. Ласково, с любовью…

– С кем общаешься из города? – Гора почти не смотрел на меня, но жутко стало… По позвоночнику пробежал холодок.

– С Никой Соломатиной, помнишь? Она мне вещи передала, – попыталась улыбнуться, правда, это даже ощущалось натянуто, через силу, а уж как выглядело – даже представлять не хотелось.

– Так передала или отправила? – Гора словно поправил меня.

– Пере… Отправила, конечно. Ты прости, я с утра ещё