Бубонная чума существует и в наше время, но она перестала быть Чумой. Болезни, которые в наше время уносят большинство жизней, – это сердечно-сосудистые заболевания, инсульт, инфекции дыхательных путей и СПИД, причем только его называют чумой. Чумой заболевание делает не число уносимых им жизней, пишет Сьюзен Сонтаг. Для того чтобы завоевать титул Чумы, болезнь должна внушать суеверный страх и неподдельный ужас. На моем веку возникали некоторые болезни, о которых писали разные ужасы, но я никогда не чувствовала страха перед угрозой Эболы, ТОРС, Нильского вируса или гриппа H1N1. Когда сын был совсем маленьким, я боялась аутизма, который, казалось, распространялся как чума, особенно среди мальчиков. Я испугалась, когда у него стали одну за другой обнаруживать аллергии. Вероятно, самым значимым признаком чумы является ее близость и важность для твоей собственной жизни.

«Ты можешь себе представить, – спрашиваю я друга после прочтения “Дневника чумного года”, – что ты видишь, как вокруг тебя умирают люди от болезни, причина которой никому неизвестна, как неизвестно и то, как она передается и кто будет следующим?» Я не успела договорить эту фразу, когда до меня дошло, что друг жил в Сан-Франциско в разгар эпидемии СПИДа и видел, как множество знакомых ему людей умирали от болезни, о которой никто ничего не знал. Сан-Франциско 1989 года, напомнил он мне, не слишком отличался в этом отношении от Лондона 1665 года.

Позже, вероятно, потому, что я все еще была под странным впечатлением близости и значимости для меня лично давней лондонской чумы, я снова задала этот вопрос. «Ты можешь себе представить?» – спросила я на этот раз моего отца. По его молчанию я поняла, что он может. Отец видит больных каждый день, перед ним чума развертывается во всей своей красе бесконечно. «Но мы же не видим, как из окон вываливаются мертвецы, – с надеждой сказала я. – Мы же роем братские могилы».

«Да, – ответил отец. – Мы закладываем бомбу». Он имел в виду устойчивые к антибиотикам бактерии. Чрезмерное назначение антибиотиков привело к возникновению штаммов микроорганизмов, от которых трудно избавиться. Одна из бактерий даже получила название Clostridium difficile, так как против нее трудно подобрать антибиотик[3]. Заражение этой клостридией в 90 процентах случаев происходит после курса антибиотиков. Очень много больных в госпиталях заражены устойчивыми к антибиотикам бактериями, говорит отец, и это тревожный факт.

Сохранение большого числа устойчивых бактерий и появление неведомых ранее болезней представляют главную угрозу общественному здоровью в двадцать первом веке. Одна из этих угроз возникает внутри нас самих и является результатом нашей современной жизни. Другие угрозы приходят извне, и современная медицина не может их предвидеть. Именно эти обстоятельства вызывают наибольший страх. Но новые болезни, в своей способности служить метафорами чуждых сущностей и тревоги за будущее, создают все более успешные копии самих себя. Когда я пишу эти строки, заголовки в СМИ кричат о двух новых болезнях. Одна из них – это птичий грипп, возникший в Китае, а другая – новое заболевание, вызываемое коронавирусом и впервые выявленное в Саудовской Аравии. Последняя, являющаяся самой угрожающей болезнью современности, получила не слишком удачное название ближневосточного респираторного синдрома.

В прошлом веке имели место три большие пандемии гриппа, включая пандемию испанки 1918 года, которая убила больше людей, чем Первая мировая война. Та пандемия оказалась наиболее губительной для молодых людей с сильным иммунитетом, так как вызывала у них избыточный иммунный ответ. В 2004 году генеральный директор ВОЗ заявил, что следующая крупная пандемия неизбежна. «Речь идет не о “если”, а “когда”», – рассказал мне знакомый специалист по биоэтике. При такой высокой вероятности, которая просто носится в воздухе, любая вспышка сезонного гриппа привлекает повышенное внимание СМИ, и это внимание трансформируется в сеяние страхов. Но даже если грипп возникает в чужих краях или поражает животных и получает новое название, то мы все равно не воспринимаем его как чуму. Грипп слишком широко распространен и поэтому не возбуждает страха перед неведомым. Он недостаточно экзотичен или далек, чтобы возбуждать страх, характерный страху перед чем-то абсолютно чуждым. Он не уродует людей, а значит, не воспринимается как угроза самости. Распространяется он не тем путем, который вызывал бы моральное отторжение или страх наказания. Грипп, таким образом, не служит метафорой других страхов – его боятся именно как грипп.

Педиатр Пол Оффит во время интервью о его работе сказал мне, что недавно наблюдал двоих детей, госпитализированных по поводу гриппа. Оба ребенка получили все положенные прививки, кроме прививки от гриппа, и оба были переведены на аппарат «сердце-легкие». Один выжил, другой погиб. «И если на следующий день кто-то придет к вам и скажет: “Я не хочу вакцинироваться от гриппа”, то будете ли вы уважать это решение? – спросил меня Оффит. – Вы можете уважать чувство страха. Страх перед вакцинацией вполне понятен и объясним. Но нельзя уважать такое решение – это ненужный риск».

То, что эпидемия гриппа H1N1 2009 года не унесла больше жизней, стало, как это ни парадоксально, поражением системы государственного здравоохранения. «После того как все было сказано и сделано, – пишет доктор Боб, – вся шумиха и все страхи по поводу гриппа H1N1 оказались дутыми и неуместными». Пандемия оказалась не такой страшной, какой она могла бы быть, но и она не обошлась без последствий. В Юго-Восточной Азии и в Африке, где меры, предпринятые органами здравоохранения, были недостаточными, от пандемии, по разным данным, умерли от 150 до 575 тысяч человек. Вскрытия подтвердили, что многие здоровые изначально люди, умершие от гриппа, были убиты реакцией собственной иммунной системы – они буквально захлебнулись накопившейся в легких жидкостью.

Сетования на то, что профилактические меры против гриппа оказались непропорциональными в сравнении с реальной угрозой, на мой взгляд, было бы куда уместнее приложить не к ответу на влияние непредсказуемого вируса, а к нашим военным действиям против Ирака. Критики утверждают, что вакцинация перед началом вспышки гриппа является глупым превентивным ударом. Но превентивные меры на войне имеют иные последствия, нежели превентивные меры в здравоохранении: в здравоохранении они могут устранить необходимость борьбы с эпидемией, а превентивный удар всегда имеет следствием полномасштабную войну. Но, как бы то ни было, предотвращение войны или болезней не наша сильная сторона. «Идея профилактической медицины не вполне американская, – писала газета Chicago Tribune в 1975 году. – Она означает, что наши злейшие враги – это мы сами».

В 2011 году изучение последствий вакцинации от гриппа H1N1, проведенной только в Европе, показало, что вакцина вызвала увеличение заболеваемости нарколепсией в Финляндии и Швеции. В первых сообщениях указывали, что в Финляндии нарколепсию наблюдали у одного подростка на 12 тысяч вакцинированных, а в Швеции – у одного подростка на 33 тысячи вакцинированных. Исследование продолжается, и нам еще предстоит многое узнать, в частности о том, как именно вакцина влияет на возникновение нарколепсии именно в этой группе населения, но сам этот инцидент уже подкрепил существующие страхи относительно того, что наши враги – это мы сами. Проблемы с вакциной являются не доказательством неизбежных недостатков медицины, но доказательством того, что мы действительно находимся на пути к самоуничтожению.