— Ты — мразь и подонок! Как ты смеешь поднимать руку на мою девочку?

Марко сшиб ее с ног жестоким ударом ноги в живот, так, что Мами отлетела к дереву.

— Заткнись, старая тварь! Завали свой рот, пока я тебя не прикончил!

— Вереск…это он, он, подонок, не сказал тебе, что готовится нападение… Сальва предупреж…

Она резко замолчала, потому что Марко запустил в нее нож. Он вонзился ей в живот, и Мами медленно сползла по стволу дерева, широко открыв свои преданные карие глаза и сжимая рукоять мгновенно окрасившимися в кровь руками.

— Дет…ка моя…бегиии…беги…

— Мамиииии! Ннееет! Нееет!

Хотела броситься к ней, но Марко снова схватил меня за волосы.

— Сука…как же давно я хотел это сделать. И ради тебя терпел эту тварь, ради одного твоего взгляда, дрянь, я был готов на все. Даже отца тогда и…мачеху я подставил, я рассказал, где и когда… я все слил ради тебяяя, хотел, чтоб со мной была.

— Убийцаааа — это ты…ты, а не Сальва, грязный и подлый убийца. Тыыыы!

Я зашлась в истерике, извиваясь и пытаясь вырваться, мне казалось, что я схожу с ума от отчаяния, боли, разочарования и бессилия.

— Дааа, это я. Все я. Все из-за тебя.

Он втащил меня в мастерскую и повалил на пол, нападая сверху, задирая подол моего платья.

— Нет, мразь! Из-за себя! Из-за твоей зависти! Ты все это делал ради себя!

Он накидывался снова, а я отталкивала. Мы сражались неистово, и он не смотрел на то, что я женщина, бил наотмашь по лицу, по груди, в живот изо всех сил так, чтоб нанести больше повреждений. Хватал и выдирал клочьями мои волосы, когда я пыталась бежать, и он снова опрокидывал меня на спину.

Сил почти не оставалось. Я хрипела и ослабла от долгого сопротивления.

— Остановииись, Маркооо…Ради Чезаре…пожалуйста, подумай о сыне…

— Никакой он мне не сын! И никогда им не был! Ооооо, как же я его ненавидел с момента, как узнал, что он живет в твоей утробе! Я… — он разодрал все же корсаж моего платья. — Я подписал все бумаги о разводе и отказался от твоего прикормыша! Слышишь? Наконец-то я могу сказать тебе правду! Я его ненавидел! Я мечтал, чтобы он сдох! И это чудо, что я не придушил его в колыбели! Ты всегда любила моего брата и его ублюдка! Их да, а меня НЕТ! Тварь!

— Нет…Это не правда…Нет, — я рыдала и уже не могла сопротивляться, чувствовала, как его липкие руки шарят по моему телу, задирают мое платье, как он сопит, расстегивая ширинку, — это не может быть правдооооооой…о Божеее…как же это подлооо….

— Даааа, еще как правда. Пусть идет к своему папочке. Они стоят друг друга. Два ублюдка! Все пятнадцать лет не подпускала к себе, сука! Дотронуться не дала….берегла для него! Берегла себя! Ни одного поцелуя, ничегоооо! А я все же тебя трахну… Сальваторовскую шлюху… сейчаааа…, — он вдруг замер и широко открыл рот. Как будто хватая воздух, без возможности выдохнуть.

И только потом я услыхала звук выстрела. Почувствовала, как дернулся Марко, увидела, как из его рта кровь потекла мне на рваное платье. Марко хватило сил обернуться, как и мне поднять опухшие от слез глаза и увидеть Чезаре с дымящимся пистолетом в руке. Он скривился от боли и презрения и еще раз нажал на курок. Пуля попала в голову Марко, и тот с хрипом завалился на бок.

— Мамааааа! — Чезаре бросился ко мне, поднимая с пола, прижимая к себе. — Прости меня, мамочка, родная моя, любимая, простииии. Плевать на них на всех. У тебя есть я. И никто никогда не посмеет тебя обидеть. Я их обоих за тебя убью, всех убью, кто причинит тебе боль. Мамочка моя родная…мамочка.

Чезаре целовал мои волосы и сильно прижимал к себе. А я не видела ничего кроме валяющегося в луже крови Марко. Потом громко вскрикнула и, оттолкнув сына, бросилась на улицу, к моей Мами. Она была еще жива…хрипела, держалась за живот и смотрела на меня своими грустными глазами…и я понимала, что это все, это конец. Уходит от меня моя Мами. Не удержать, не вернуть. Только верить в это не хочется. Мне бы назад отмотать, на полчаса назад, я бы забрала ее и бежала из этого дома.

— Лев защитил… я знала…я знала, что он защитит…знала. Мой маль…чик. Смелый, сильный…

— Мами моя, держись, сейчас приедет скорая. Чезаре вызвал скорую. Тебя спасут, вылечат. Вот увидишь. Все хорошо будет. На меня смотри, Мами. Пожалуйста, не бросай меня.

Промелькнула мысль, что вместе со скорой приедет и полиция…и по законам, по всем проклятым законам не будет моему сыну оправдания ни со стороны правосудия, ни со стороны мафии. Все долги моего мужа перейдут по наследству к сыну…к Чезаре. Теперь он станет должником, и с него жестоко спросят. Его заставят заплатить кровью за каждую украденную монету… если только за него не поручатся и не вернут все долги.

— Птич…ка моя…пти…чка, — Мами гладила мои щеки, мои руки, — как вы…на маму…похо-жи… Я бы…еще деток ваших понян…чила.

Задыхаясь от слез, прижала ее пухлую руку к губам, целуя пальцы, которые ласкали моего сына, которые вырастили и выпестовали нас всех. Роднее всех родных мне моя Мами. Моя связь с родителями, с детством.

— Понянчишь…обязательно понянчишь. Не моих…а Чезаре…

— К …нему…иди…он твое спа…сение…иди…Любит тебя…он лю…бит…знаю.

Захлебнулась воздухом, застонала.

— Держись, Мами, держись, умоляю. Еще немного, слышишь сирены? Они едут и спасут тебя.

— Там…в спа. льне…вы. родка…в я…щиках…там…старый со…товый…послушай…Послушай его…там правда…послушай…

— Какой сотовый? Где?

— У Марко…

Она выгнулась снова, подняла глаза вверх.

— А вот и Надя…пришла. Видишь ее? Машет мне руками…

— Мамииии, на меня смотри. Я здесь…я.

— Надя…, — улыбается и снова гладит меня по лицу. — Люблю мою птичку всем сердцем.

Сжала мою руку, потом резко выпустила и застыла.

— Мами…Мамиииии! Маааааамиииии!

Закричала так, что казалось, горло разорвется, ощутила, как чьи-то руки схватили меня в охапку, пытаясь оттянуть от нее.

— Мамочка…не надо, не кричи так, мама. Идем…идем в дом.

Но я протянула ладонь и закрыла ей глаза, потом изо всех сил прижалась к своему сыну, укрываясь, прячась в его руках от всего и…ожидая полицию. Сейчас я больше всего на свете хотела, чтобы его забрали. Пока он будет в участке, его не тронут. А я…я пойду к своему палачу умолять спасти моего сына и оплатить долги Марко, и не важно, какую цену он за это попросит.

Тебя сильнее, чем вчера

И меньше, чем случится завтра

И то что ей три года жить…

Конечно не могло быть правдой

Тебя безумней, чем тогда

Намного ярче и больнее