Но вопреки моим мыслям Сальваторе обернулся и прокрутил в руках кий, осматривая меня долгим взглядом, и снова наклонился к столу, чтобы подбить шар, который отлетел в лузу. Я сняла зубами перчатки, при этом не переставая идти к нему через огромную залу. Если такова цена, я ее заплачу…пусть потом я превращусь для самой же себя в мусор, но я ее заплачу.

О, как бы я хотела, чтобы все было не так… Чтобы мы просили друг у друга прощение, чтобы он обнимал меня и целовал мои волосы, чтобы шептал о том, как скучал по мне все эти годы, а я бы цеплялась за его плечи и выстанывала его имя, я бы плакала и говорила о том, как безумно сильно любила его…люблю и буду любить, даже если мы никогда не будем вместе.

Но это лишь мои мечты. Они никогда не исполнятся. Никто из нас не прошепчет «прости», никто из нас не скажет «люблю». Между нами столько крови и смерти, что эти слова давно в них утонули.

Снова посмотрел на меня и опять подбил шар, оперся на кий и облокотился на край бильярдного стола. Высокомерно задрал подбородок. Наслаждается. Я буквально кожей чувствую флюиды триумфа, исходящие от него, и собственные ломающиеся кости…потому что я буквально вижу себя под подошвами туфель Сальваторе. Как он тщательно вытирает их об мое тело… Подошла почти вплотную. Пальцы развязали черный платок, дали ему сползти с головы и упасть пятном на мраморный пол. Молчит. Смотрит на меня, выжидая, постукивая кием об пол.

Сняла очки, бросила на зеленый бархат и принялась расстегивать пуговицы на платье. Одну за другой, не отрывая взгляд от его черных глаз с этой невыносимой золотой каймой, которая кажется вспыхнула пламенем. Стянула рукава платья, обнажая плечи и грудь, прикрытую шелком нижнего белья. Вздрогнул, посмотрев вниз, увидела, как дернулся его кадык и сжались челюсти. И меня окатило волной его похоти, она отдалась во мне резонансом и заставила напрячься всем телом.

— Прости…отказ не принесла…но, думаю, тебя удовлетворит, что я теперь вдова, и я готова ползать у твоих ног…

Хотела опуститься на колени, но он вдруг схватил меня за локти и привлек сильно к себе. Какое-то время смотрел мне в глаза. Просто молча смотрел в глаза, и на глубине его зрачков я видела адский всплеск боли. Как будто у него сейчас в сердце торчало лезвие, как будто он вот-вот заорет в агонии, и я оглохну от его крика. Но он не заорал, а хрипло выдохнул мне в лицо.

— Мне это больше не нужно. Уходи, Вереск…Просто уходи.

Нееет, нет он не может меня прогнать. Не сейчас…о, боже, только не сейчас….

— Он не написал…он просто не успел…я разденусь, я буду целовать твои туфли и сапоги, я сделаю все, что ты захочешь…спаси моего сына…спаси его от мести, выплати долг, и я всю жизнь буду возвращать его тебе, как ты захочешь.

— Я больше ничего не хочу, Вереск…Отхотел. Уходи.

Я все еще пыталась стать на колени, но он не давал. Цепко держал меня за талию… Потом вдруг тронул мое лицо, плечо, на котором остались пальцы Марко и багровые кровоподтеки от ударов. Скривился, как от боли.

— Иди…ты свободна…

Отпустил, но я вцепилась теперь уже сама в его руки.

— Пожалуйстааа, не надо. Слышишь, не надо. Спаси его…он же совсем ребенок, у него вся жизнь впереди. Мы уедем, если ты не хочешь нас видеть. Я увезу его в Россию. Куда-нибудь далеко…только спаси его. Он мальчик…он ещё такой юный, чистый, открытый… они же убьют его, достанут даже в тюрьме.

Я снова принялась сдирать лифчик, стягивать платье, но Сальваторе заломил мои руки за спину.

— Прекрати! Оденься и уходи! Я не хочу тебя видеть! Слышишь? Я не хочу тебя видеть! И не только… я просто больше не хочу тебя! Все! Все закончилось! Иди!

— Нетнетнет, ты не можешь быть так жесток…нет….Послушай. Ооон, и правда, твой сын, ты не ошибся… я не соглашалась, не говорила, потому что поклялась Марко, что, если он вырастит моего мальчика, тот… тот никогда не узнает, что ты его отец…я обещала, понимаешь? Я поклялась жизнью моего ребенка!

— Я и так знал, что он мой сын! — снова дернул меня к себе. — Тыыы…сколько лет, сколько долбаных лет я дьявольски тебя любил, а ты…ты так меня и не узнала. В твоих глазах отражаюсь не я. Там живет чудовище, и я никогда там не видел себя. И не увижу… Я не хочу больше смотреть в твои глаза. Понимаешь? Я! БОЛЬШЕ! НЕ! МОГУ! СМОТРЕТЬ! В ТВОИ ГЛАЗА!

Оттолкнул меня от себя изо всех сил, так, что я пошатнулась, непроизвольно натягивая платье обратно, сжимая его на груди. Мне больно, как и ему. Мне хочется так же заорать…потому что в его глазах тоже никогда не было меня! Там…была шлюха, тварь, сука…но не Вереск, которая всегда его любила. А может быть, мы с ним оба слепые?

— Мой сын там один…они найдут способ достать его. Я больше ни о чем не прошу тебя…только о нем. Не смотри на меня…заклинаю, верни мне моего мальчика.

— Обернись! — Сальва ухмыльнулся и кивнул куда-то за мою спину, я резко повернула голову — Чезаре стоял в дверях и смотрел то на меня, то на Сальваторе. Он задыхается, как будто долго бежал. На его лице ссадина, и вся одежда в пыли.

— Чезареее! — закричала и хотела броситься к нему, но он остановил меня жестом, доставая пистолет из-за пазухи кожаной куртки и направляя в сторону Сальвы.

— Я сбежал от этих идиотов и прихватил у одного из них оружие…сбежал, чтобы убить и тебя тоже, дядя или кто ты там такой, и освободить мою мать навсегда!

Одно дыханье на двоих у нас с тобой.

Одно с тобой вдвоем сердцебиенье.

Ты для меня сильнее вдохновенья

Ты мое зрение, если б я ослеп.

Мой кислород и ядовитый дым

Моя агония и чудо-воскрешенье

Я для тебя, как крест за прегрешенья

Которые еще мы совершим.

Дыши со мной, мне дорог каждый вздох,

Который я глотаю вместе с болью,

Пропитанный насквозь больной любовью.

Дыши…я за один глоток скорей бы сдох.

(с) Сальваторе ди Мартелли (Ульяна Соболева)

Он сбежал от них, потому что они идиоты, потому что не надели на него наручники. Этот липкий ужас, который наводили на всех Мартелли. Одно их имя, и люди покрывались холодным потом. С одной стороны, берет гордость, а с другой, какое-то презрительное разочарование в том, что мир утопает в грязи, коррупции и лжи. И он — часть всего этого, он у истоков тех, кто порождает эту самую грязь.

— Ему пятнадцать, не дури.

— Посмотри на эти волчьи глаза. Он же отца своего завалил! Поднял гребаный пистолет и вышиб ему мозги… Понимаешь? Контрольный в голову! Не случайно. Это было не случайно!

— Не доказано. Поосторожней с мальчишкой, сам знаешь, кто нам голову отстрелит. Не лезь. Приказано мягко довести в изолятор, я и собираюсь это сделать. Нас двое. Мы что с ним не справимся? Притом с пушками. Так что не хер пацану руки крутить.