Они выехали на шоссе и двинулись дальше. Проехав Рио Бальзас, Василий по приказу Абрамыча сбросил скорость. Вскоре какая-то машина помигала им фарами с обочины.

– Следуй за ним, – распорядился Абрамыч.

Загадочная машина свернула на проселок и выехала в широкую долину. В устье долины располагалось нечто вроде ранчо. В загоне толпились овцы, где-то раздавалось лошадиное фырканье. Перед сумрачным домом на гравии стоял лёгкий вертолёт.

– Ух ты, – восхищённо произнес Василий, вылезши из автомобиля. – Это что же, Абрамыч, тоже всё наше?

Абрамыч не ответил. Он был напряжён и осторожен.

От вертолёта отделились две тёмные фигуры и подошли к лайбе.

– Васька, здорово, – сказала одна из фигур.

– Колян! – обрадовался Василий. – Братуха!

– Как дела? – спросил Колян.

– Ништяк все. Накноцали фраерка.

– Ну, пойдём, поможешь.

Они подошли к вертолёту и выгрузили оттуда спящую девицу.

– Ничё, я сам, – отстранил Василий брата. – Не тяжёлая.

Он взял её на руки и отнёс к машине. По дороге не преминул потрогать сквозь джинсы за задницу. Задница оказалась довольно тощая и ответных чувств в Василии не разбудила. Колян распахнул дверцу, и Василий аккуратно опустил ценный груз на заднее сиденье.

– Пойдем теперь керосину зальём в вертак, – сказал Колян.

Из темноты материализовался Абрамыч.

– Вы оба летите, – сказал он Коляну. – Мы с папой поедем на машине. На, расплатись с хозяином, – он протянул Коляну деньги. – А это тебе премиальные, – он сунул пачку купюр Василию. – Хрен с тобой, сегодня можешь сходить к мадам Долорес без экзамена. Но это в последний раз. Ладно, летите, орлы. Я завтра позвоню.

Организовав из своих бровей два печальных турецких полумесяца, генерал-майор Петров бессильно наблюдал за тем, как кудлатый Бурлак выливал в двухсотпятидесятиграммовый стакан драгоценный (337 долларов бутылка) коньяк “Шато дю Понтарлье”. Чёртов солдафон наполнил посуду до краёв, то есть выше ободка. При этом, сволота кирзовая, с наглой иронией в глаза своему собеседнику глядел. А потом поднял стакан двумя пальцами и, ни слова благодарности не произнеся, взял да и высосал янтарное тягучее генеральское пойло девятью последовательными глотками, как удав заглотил бы связку кроликов, если бы ему их дали, предварительно связав друг с другом.

– Авксентьич! – жизнерадостно сказал он, вытерев влажные губы широкой ладонью. – Хорош выёживаться! Мне нужен этот парень! Панимашь?

– Владимир Николаевич! – Петров скривился от этого “панимашь”. – Я тебе, во-первых, русским языком, во-вторых, в пятый раз говорю, что не знаю я, что это за парень, который тебе нужен, и чем лично я могу тебе в этом помочь.

Владимир Николаевич Бурлак был вторым на всю страну Маньяну человеком, с которым Петров был на “ты”. Первым был резидент ЦРУ Билл Крайтон. Не то, чтобы Петров равнял их положение со своим. Тут, скорее, была дань корпоративности, свойственной всем разведкам мира со времен Авраама.

– И что за это буду иметь, да, Авксентьич?!. – подковырнул Бурлак коллегу, заржав при этом грубо и неприятно, да ещё и подмигнув, что уже вообще ни в какие ворота не лезло.

– Не понял?.. – брови Петрова вопросительно изогнулись.

– Всё ты понял, – сказал Бурлак. – Ты зачем, контра, сейчас с резидентом ЦРУ встречался?..

– Что за ерунда! – возмутился Петров. – Чушь какая-то! Резидент какой-то… Ты, Владимир Николаевич, извини, конечно, но при всем уважении…

– Пошёл ты на хер со своим уважением! – заревел Бурлак. – “Эль Манзанито”, пятый столик от входа на террасе. Мне и копию счёта принесли. Умеешь ты повеселиться, особенно пожрать, гэбэшная морда!

– Владимир Николаевич, я просил бы тебя воздерживаться.

– Хер тебе в горсть вместо сдачи! – воскликнул Бурлак и вылил из бутылки в свой стакан остатки коньяка, коих нацедилось грамм семьдесят, то есть, считай, на все полсотни баксов. – Колись, чума!..

Петров лизнул свою рюмку, шевельнул бровями и задумался. Ситуация складывалась не в его пользу. Деваться было некуда. Придётся колоться. Проклятый ГРУшник знал больше чем нужно, а самого его прижать Петрову было абсолютно нечем.

Да-с, ситуация.

Впрочем, для хорошего разведчика нет такой ситуации, из которой он не смог бы извлечь себе какую-нибудь выгоду.

Петров нажал в столе неприметную кнопку. Немедленно на пороге появилась широкая морда гангстера Серебрякова.

– Отведите, пожалуйста, господина военного атташе в ту самую комнату и предъявите ему старшего лейтенанта Курочкина, – распорядился Петров и посмотрел на Бурлака. Тот с хитроватым выражением лица поигрывал кудлатыми бровями. – И оставьте их наедине, пусть побеседуют, – со вздохом добавил он.

– Слушаюсь, Эдуард Авксентьевич! – сказал Серебряков и подался назад.

Бурлак многозначительно ухмыльнулся и, ни слова не говоря, вышел из кабинета вслед за гангстером. Петров подождал, пока за ними закроется дверь, после чего схватил трубку телефона и заорал в нее:

– Голубева ко мне! Бегом!!!

Лейтенант Голубев, отирая вспотевший от волнения пробор, вбежал в кабинет резидента секунд через сорок. Для двух часов ночи это был неплохой результат.

– Мне срочно нужно слышать, о чем говорят в комнате… в комнате… дьявол!..

– В комнате, где сидит этот?.. – робко подсказал лейтенант.

– Ну да, чёрт возьми!

– Но там нет микрофона!.. – заламывая руки, пролепетал Голубев.

– Как нет?!.

– Это же специальное помещение, защищённое от прослушиваний.

Я сам велел посадить этого идиота в комнату без окон без дверей, вспомнил Петров. Она же одна у нас такая… Вот досада.

– Прикажете установить там микрофон?.. – спросил Голубев.

Боже, с какими кретинами приходится работать, сморщился Петров. Воистину, вырождающаяся нация, пропащая страна.

– Ступайте, – сказал он устало. – Не нужно ничего нигде устанавливать. Дежурного сюда позовите, как только он гостя проводит.

Ладно, Владимир Николаевич, злобно подумал он. Я тебе припомню пол-литра “Шато дю Понтарлье”. Каждая капля тебе горькой слезой отольется, хренов дуболом.

Я, значит, у тебя в разработке? Ну, я тебе устрою весёлую жизнь… коллега.

В комнате с одной дверью стояли стол и два стула. На одном из стульев, мечтательно улыбаясь, сидел в мокрых штанах старший лейтенант Курочкин.

– Меня зовут Владимир Николаевич, – сказал Бурлак, усаживаясь напротив блаженного. – Я военный атташе.

– А я художник, – сказал Курочкин, мягко улыбнувшись полковнику.