– Мы все время будем играть? – Он восторженно посмотрелна нее, и Изабелла улыбнулась.

– Разве вы только этим и занимались?

– Нет, нам еще приходилось писать буквы.

– Это ужасно. – По его виду можно было понять, что онабсолютно с ней согласен. – Так ты хочешь пойти в школу? – Она не знала, чтобудет делать, если он ответит «нет».

– Хорошо. Я попробую. А если мне не понравится, мысможем вместе уйти. Джесон может остаться дома со мной.

– Это очень не понравится тете Наташе. Послушай, ядолжна тебе кое-что сказать.

– Что?

– Ну, это – часть нашего приключения. Мы должнысохранять в тайне наше пребывание здесь.

Он взглянул на нее и прошептал:

– Мне надо прятаться в школе?

Стараясь сохранять серьезное выражение, Изабелла нежно взялаего за ручку.

– Нет, глупенький. Они будут знать, что ты там. Но...мы не хотим, чтобы кто-либо знал, кто мы такие.

– Да? А почему? – Он удивленно посмотрел на мать, иИзабелла почувствовала, как ей на сердце снова давит железная гора.

– Потому что так безопаснее. Все думают, что мы еще вРиме.

– Из-за папы? – Теперь он смотрел на нее большимигрустными глазами.

– Да. Мы будем говорить, что наша фамилия Парелли. Ичто мы из Милана.

– Но мы ведь не из Милана, а из Рима. – Он с досадойпосмотрел на мать. – И мы – ди Сан-Грегорио. Папе бы не понравилось, что мыговорим неправду.

– Мне это тоже не нравится. Но это – часть нашегосекрета, Алессандро. Нам придется так поступить, но совсем ненадолго.

– Потом я смогу назвать в школе свое настоящее имя?

– Может быть, попозже. Но не сейчас, АлессандроПарелли. Наверное, они никогда и не будут обращаться к тебе по фамилии.

– Лучше бы они этого не делали. Мне она не нравится.

Изабелла чуть не рассмеялась. Скорее всего они назовут егоАлессандро-макаронник, как это сделала Наташа, когда они познакомились.

– Не важно, как они станут называть тебя, милый. Ведьтебе известно, кто ты.

– Я думаю, это глупо. – Он подобрал ноги под себя ивнимательно наблюдал за приятелем. Джесон усердно завязывал шнурки ботинок,которые сам только что старательно надел, но перепутал правый ботинок с левым.

– Это не глупо, Алессандро. Так надо. И я оченьрассержусь, если ты кому-нибудь назовешь нашу настоящую фамилию. Если тысделаешь это, нам придется уехать отсюда, и мы больше не сможем оставаться стетей Наташей и Джесоном.

– Нам придется поехать домой? – с ужасом спросил он. –Я еще не успел поиграть с поездом.

– Тогда сделай так, как я говорю. Я хочу, чтобы тыпообещал мне это. Алессандро, ты обещаешь?

– Обещаю.

– Кто ты?

Он вызывающе посмотрел на нее: . – Я – Алессандро...Парелли. Из Милана.

– Правильно, милый. И помни, я люблю тебя.

До них уже долетал запах яичницы с беконом, которую жарилаХэтти. А Джесон смущенно смотрел на неправильно обутые ботинки.

– Ты перепутал правый с левым, дружок. – Изабеллаприсела, чтобы помочь ему. – Угадай, что будет? Алессандро сегодня пойдет вшколу вместе с тобой.

– Ну да? Ой, здорово!

Изабелла объяснила ему насчет Парелли и что они – ихродственники из Милана. И тут же вспомнила, что надо сказать то же самое иАлессандро.

– Я – его двоюродный брат? А почему нельзя сказать, чтопросто брат? – Алессандро всегда нравилась эта мысль.

– Потому что ты не говоришь по-английски, глупенький.

– А когда научусь, то смогу сказать, что мы – братья?

– Не думай об этом. Давай-ка надевай брюки. И умойся.

Через двадцать минут снизу позвонил Корбет. На мальчикахбыли вельветовые брюки, ботинки, рубашки и свитера, шерстяные шапочки и теплыепальто. Они быстро проглотили завтрак и ушли. Когда дверь за ними закрылась,Наташа взглянула на свою выгоревшую тенниску и вытерла руки о джинсы.

– Почему-то всегда кончается тем, что на мне остаютсяследы того, что он ел. Алессандро выглядит более опрятным.

– Ему хотелось сказать в школе, что он – брат Джесона,– вздохнула Изабелла.

– Думаешь, он сможет сохранить свою фамилию в тайне? –вдруг заволновалась Наташа.

– К сожалению, за последние четыре с половиной месяцаон многое узнал об умении хранить тайны, благоразумии, осторожности иопасности. Он понимает, что первые три необходимы, чтобы избежать последней.

– Весьма серьезный урок для пятилетнего мальчика.

– Так же как и для тридцатидвухлетней женщины, –добавила Изабелла, и Наташа знала, что она говорит правду.

– Надеюсь, ты это помнишь, макаронная рожица. Я была нев восторге от того, что ты хочешь выходить. Алессандро – это одно, он простоникому не известный ребенок. Чего никак нельзя сказать о тебе.

– Но это можно было бы устроить.

– Что ты надумала, пойти к хирургу, сделатьпластическую операцию и приобрести новое лицо?

– Не говори ерунду. Можно вести себя соответствующимобразом, если хочешь, чтобы тебя не заметили. Я могу повязать шарф, надетьбрюки и темное пальто.

– Темные очки, приклеить бороду и усы. Правильно.Послушай, Изабелла. Сделай мне одолжение. У меня очень слабые нервы. Если тысобираешься начать бродить по Нью-Йорку, то у меня может произойти нервныйсрыв. В таком случае я не смогу закончить книгу, не получу следующий аванс,авторский гонорар иссякнет, мой издатель меня уволит, а мой ребенок умрет отголода. Но Изабелла лишь смеялась, слушая ее.

– Наташа, я обожаю тебя.

– Тогда будь хорошей подругой. Сиди дома.

– Я не могу. Ради Бога, Наташа, мне нужен воздух, неговоря уж ни о чем остальном.

– Я тебе его куплю. И попрошу прислать в твою комнату.– Наташа улыбнулась, но никогда еще не была более серьезной. – Если ты начнешьразгуливать по Нью-Йорку, кто-нибудь обязательно узнает тебя. Репортер,фотограф, какой-нибудь знаток моды.

– Я их не интересую. Только мои коллекции.

– Ты шутишь, дорогая? Не обманывай ни себя, ни меня.

– Поговорим об этом позже.

Так и не решив вопрос о прогулках Изабеллы, они разошлись посвоим делам: Наташа затерялась среди кип бумаг, множества наполовину выпитыхчашек кофе, держа в голове иллюзии и характеры придуманного ею мира; Изабеллавернулась к своему блокноту с поспешными пометками, к аккуратно сложеннымдокументам, к длинному перечню тканей, имевшихся сейчас на складе, к образчикамматерии, рисункам моделей. Ни одна из них даже не услышала, как в половинечетвертого дети вернулись домой, и только спустя еще два часа они встретилисьна кухне, голодные и уставшие.