Она думала поехать накануне бала, но теперь все изменилось. Если Урк заподозрит, что они собрались на бал, то начнет им всячески мешать. Платье и прическа нужны Эльфине во что бы ни стало. Ехать надо сейчас же. Флора встала из-за недоеденного завтрака и бегом поднялась к Эльфине, которая уже пришла с прогулки и была у себя в комнате.

Флора быстро сообщила ей о перемене в планах и велела собираться, а сама поспешила вниз, чтобы разыскать Сифа и попросить того отвезти их на станцию. Если поспешить, они успевали на поезд в 10.59.

Сиф, опершись на забор, ошалело смотрел, как Воротила с ревом носится кругами по полю.

– Кто-то выпустил быка, – произнес Сиф, указывая пальцем.

– Знаю. Я выпустила. Давно было пора, – сказала Флора. – Но сейчас главное другое. Ты не мог бы отвезти нас с Эльфиной в Пивтаун, чтобы мы успели на поезд в десять пятьдесят девять?

Она говорила спокойно и вежливо, но жаркое пламя, тлеющее в сердце Сифа, уловило нотку волнения в ее голосе и вспыхнуло еще ярче. К тому же он и сам очень хотел попасть на торжество и увидеть, будет ли оно похоже на охотничий бал в «Серебряных копытах», эпической драме из английской сельской жизни, снятой студией «Интро-Паннациональ» год или два назад. Он догадывался, что Флора везет Эльфину покупать платье, и не меньше ее хотел, чтобы все прошло по-задуманному.

Он сказал: «Да», – отлепился от забора и с обычной звериной грацией отправился запрягать повозку.

Адам выглянул из двери хлева, где доил Неумеху, Нескладеху, Неряху и Невезуху. Его старческое тело было скрючено и черно, как терновник на фоне распускающегося молодого каштана в углу скотного двора.

– Кто-то выпустил быка, – пробормотал он. – Вот беда так беда. Надо успокоить нашу Неряху. Она сама не своя. Кто его выпустил?

– Я, – ответила Флора, застегивая пряжку на плаще.

С другой стороны двора, где Иеремия с Ездрой прилаживали над колодцем коловорот для бадьи, донеслись взволнованные крики:

– Бык вырвался!

– Кто выпустил Воротилу?

– Кто его выпустил?

– Беда, беда!

Флора быстро вырвала из блокнота листок, черкнула на нем несколько слов и попросила Адама прикрепить записку к кухонной двери, на самом видном месте. Записка гласила: «Я.Ф. Пост».

Во двор взъехал запряженный Аспидом тарантас. Сиф держал вожжи. Из дверей кухни показалась Эльфина в чудовищной синей пелерине.

– Запрыгивай сюда. Надо спешить! – крикнула Флора, вставая на подножку тарантаса.

– Кто выпустил быка?! – крикнул Рувим, выбегая из свинарника, где принимал роды у свиньи, которая, видит бог, поросилась не первый раз и отлично справилась бы сама, но любила, когда вокруг нее суетятся.

Флора молча указала на записку, пришпиленную к двери. Сиф махнул Адаму, чтобы тот открыл ворота.

– Кто выпустил быка? – взвыла Юдифь, высовываясь в окошко второго этажа. Ее вопрос подхватил Амос, выбегая из курятника, где собирал яйца.

Флора надеялась, что они прочтут записку и удовлетворят любопытство, потому что иначе все бы начали обвинять друг друга и к ее возвращению атмосфера на ферме сделалась бы совершенно невыносимой.

Однако сейчас ей было не до того. Сиф хлестнул Аспида, и тарантас полетел вперед. Когда они проезжали в ворота, Флора еле пересилила соблазн приподнять шляпку и раскланяться в обе стороны. Ей казалось, что сейчас кто-нибудь должен в добром патриархальном духе завопить: «Бог да благословит молодого сквайра!»

День в Лондоне прошел замечательно.

Сначала Флора отвела Эльфину в ламбетский салон месье Виоля. Женские стрижки как раз снова входили в моду, но еще не утратили обаяния свежести. Месье Виоль сам постриг Эльфине волосы, а затем уложил их в простую, небрежную и дьявольски выразительную прическу, оставлявшую открытыми мочки ушей.

Затем они отправились в салон месье Солида; он одевал Флору последние два года и не испытывал к ней того презрения, что к большей части своих клиенток. При виде Эльфины его глаза расширились. Минуту-другую он глядел на ее широкие плечи, узкую талию и длинные ноги, потом сделал в воздухе движение пальцами, будто режет ткань, и, не глядя, схватил рулон снежно-белого атласа, который вымуштрованный помощник вложил ему в руки.

– Белое? – удивилась Флора.

– Какое же еще?! – воскликнул месье Солид, стремительно кромсая атлас. – Такую девушку Господь создает раз в сто лет – именно для того, чтобы одевать ее в белое.

Целый час Флора сидела и наблюдала, как месье Солид, словно терьер, рвет атлас на полосы, собирает в складки и драпирует ими Эльфину. Приятно было видеть, что та не выказывает ни скуки, ни нервозности, а, напротив, естественно чувствует себя в атмосфере всемирно известного модного дома и блаженно купается в белом атласе, словно лебедь – в речной пене. Эльфина поводила головой вправо и влево, чтобы посмотреть вдоль себя, словно вдоль заснеженного склона, на помощников месье Солида, которые черными муравьями суетились тысячей футов ниже, прикалывая и расправляя шлейф.

Флора открыла только что купленный роман и читала, пока в час дня не прибыла Джулия, чтобы отвезти их на ленч.

Месье Солид, бледный и раздражительный после оргии творчества, заверил Флору, что платье будет готово к завтрашнему утру. Флора сказала, что заедет за ним. Нет, отправлять не надо, оно слишком драгоценно. Стал бы он отправлять в Австралию картину Гогена? Мало ли опасностей по дороге!

Однако втайне она хотела уберечь платье от Урка, чувствуя, что тот уничтожит его, дай ему такую возможность.

– Так понравилось тебе платье? – спросила она Эльфину, когда они сидели за ленчем в «Нью-Ривер-клабе».

– Оно божественно, – благоговейно проговорила Эльфина. Она, как и месье Солид, была бледна от изнеможения. – Оно лучше поэзии, Флора.

– Хотя ничуть не похоже на то, что носил святой Франциск Ассизский, – заметила Джулия, которая считала, что Флора очень много делает для Эльфины и ее усилия следует ценить.

Эльфина покраснела и уставилась в тарелку. Флора взглянула на нее смиренно. Платье обошлось в пятьдесят гиней, но Флора ничуть не сожалела о потраченных деньгах. Сейчас она готова была потратить любую сумму, лишь бы поквитаться со Скоткраддерами.

Чувство это еще усиливалось от того удовольствия, какое доставляла ей обстановка «Нью-Ривер-клаба» – одного из самых фешенебельных в Лондоне. Сюда не принимали людей с доходом меньше семисот сорока фунтов в год. Число членов ограничивалось ста двадцатью. Для вступления нужна была рекомендация семьи, в чьем гербе соединились геральдические символы не менее чем шестнадцати древнейших родов. Разведенных не принимали, а если кто-нибудь из членов клуба разводился, его или ее немедленно исключали. Отборочный комитет состоял из семи самых неукротимых, гордых и талантливых мужчин и женщин Европы. Клуб сочетал строгость монашеского ордена и домашний уют.