– Прощаю! Расслабься, пацан! – сказалпарень и, демонстративно выдохнув дым в его сторону, затушил сигарету в бокале.

Меф миролюбиво хмыкнул, не желая связыватьсяпо пустякам, и отправился в туалет смывать под краном головную боль.

Когда Меф вернулся, наскоро высушив голову подсушилкой для рук, в кухне произошли некоторые радостные изменения. Из своегокрошечного кабинетика выкатилась круглая и веселая директриса, имевшая прозвищеПончик. Фамилия у нее была просто контрговорящая – Тощикова. В «Пельмене» еелюбили.

С ней рядом стояла хорошенькая девушка вджинсах и футболке. Волосы у нее были светлые, легкие, заколотые в двабеспокойных невесомых хвоста, взлетавших вверх от малейшего сквозняка. На одномплече у нее небрежно болтался рюкзачок. Фирменную рубашку с эмблемой сети ейеще не выдали.

Пончик была женщина громкоголосная и все насвете делала оглушительно. Когда она говорила, даже телевизор невольнопереходил на шепот.

– Друзья, знакомьтесь! Пименова ДарьяАфанасьевна! – громко представила директриса. – С сегодняшнего дняона будет у нас стажироваться. Через два месяца, если мы понравимся ей, а онанам, Дарья Афанасьевна поступит к нам на пять смен в неделю. А там как пойдет.Правильно я поняла?

Девушка в джинсах кивнула и покосилась надиректрису с легкой озабоченностью. Меф подумал, что быть Дарьей Афанасьевнойей не слишком уютно.

Возле хорошенькой девушки самцом рыбки гуппиуже вился смуглый Памирджанов. Сам не зная по какой причине, Меф испыталсильное раздражение. Ему назойливо захотелось приблизиться к Памирджанову сзадии нежно рубануть его ребром ладони по вертящейся шее.

«Надо же! Быть пельменем в учебе и в семье незахотел, а к девушкам лезет!» – подумал он.

Громадный Маркелов, которому новенькая тоже,видимо, нравилась, стоял неподвижно, как неработающий башенный кран и смотрелна нее. Потом плечом отжал Памирджанова в сторону и сказал басом: «Ну ты это…как тебя там… Афанасьевна! Привет!»

Зато Митиной девушка категорически непонравилась. Она безо всякого повода заключила, что перед ней одна из теххорошеньких хитрюжек, которые сами работать не желают, притворяютсябеспомощными и делают все мужскими руками. Конечно, тезисы такого родануждаются в доказательствах, однако женская логика потому и женская, что любоесубъективное суждение по умолчанию становится аксиомой.

– Просто на будущее: волосы надо носить подкосынкой! Никто не хочет находить их в пельменях! – заявила Митина.

– Хорошо. Под косынкой так подкосынкой! – ответила Даф смиренно.

Она не стала уточнять, что всякий, ктослучайно съест волос светлого стража и отнесется к этому философски, не начавшипеть, обкачивать всех правами потребителя и дрыгать ногами в демонстративномобмороке, проживет на сорок лет дольше.

Убедившись, что новенькая вполне вписалась вколлектив, Пончик пришла к выводу, что ее роль хозяйки балаганчика на этомзавершена, и, согрев всех дружелюбной улыбкой, укатилась в свой кабинет.

– Кстати, день рождения у Дарьи Афанасьевныбыл не так давно – 10 апреля. Так что с подарком вы еще не слишкомпролетели! – крикнула она напоследок, голосом заставив качнуться шторы.

Примерно через час, задерганная ревнивойМитиной, Пименова Дарья Афанасьевна улизнула в зал вытирать столики. Там ужебыл Меф, отлавливающий освободившиеся подносы и сгребавший в бак пустую посуду.

– Стулья не задвигай! – посоветовал оней. – Потом их все равно моментально выдвигают и по мозгам чиркает!

Новенькая быстро вскинула на него глаза. Мефуона нравилась, однако ронять слюни на кафель, как Памирджанов, или то и делоточно случайно проходить мимо, выпятив мускулистую грудь, как Маркелов, он несобирался.

– Чего ты такой сердитый? – спросила она.

– Башка болит.

Девушка огорчилась.

– Ты не против? – спросила она и, недожидаясь разрешения, быстро коснулась его лба прохладной ладонью. –Теперь лучше?

Меф признал, что вроде получше. К нимподскочил Памирджанов, торопясь перечислить все места, которые у него болят.Боли у него были какие-то странные, блуждающие. Чтобы исцелить его, Дафнепришлось бы сделать Памирджанову массаж всего тела.

– Очень болит? – сочувствующе спросилаДаф.

– Очень.

– Нездоровый ты человек, Памирджанов! –заметил Меф.

Памирджанов пригорюнился, признавая, что да,он очень-очень нездоровый человек.

– А у меня еще кулак болит! Особенно двекрайние ударные костяшки, – пожаловался Меф.

С утра они вместе ходили в подвал за сухимльдом, и Памирджанов видел, как Буслаев ломал кулаком доски пустых ящиков. Самящик при этом оставался стоять. Меф даже удивлялся, что у него это получается.Вроде бы и не тренировался никогда.

Памирджанов понял намек и грустно побрел мытьсанузел. Эту свою обязанность он ненавидел и нередко случалось, что назлозаморскому начальству сливал жидкое мыло не в блок с кнопочкой, висевший надраковиной, а в пельмени. Или осторожно окунал в него палец и крупно писал назеркале «ПРИВЕТ ВЕРБЛЮДАМ!» Когда мыло высыхало (обычно не раньше следующейсмены), верблюды могли прочесть адресованный им привет. Это была местьПамирджанова капитализму.

– Ты Дарья? – спросил Меф, когдаПамирджанов ушел мстить.

Глаза новенькой стали озабоченными.

– Имя Дарья мне не нравится.

– Тогда Даша? – предложил Меф.

– Зови меня Даф, – решившись, предложиладевушка.

Ситуация была для нее невыносимой. Меф стоялрядом такой родной и одновременно такой чужой. Буслаев задумался, осмысливаястранное имя. Не то чтобы оно было ему знакомо, но всё же память цепляло. Точночеловек, купивший новый сорт мороженого, пытается сообразить, пробовал онкогда-либо нечто похожее или нет.

Девушка смотрела на него со странным,неуловимым выражением.

– Ну Даф так Даф! Всякие бываютпричуды! – милостиво признал Мефодий.

Стоявшая на столе сахарница сама собойраскололась, и сахар струйкой потек на стол. Стражи света тоже умеют сердиться.Другое дело, что им быстро становится неловко, что они вспылили.

– Стоят и болтают! Почему на пятом столике неубран поднос? Стул выдвинут на середину зала! Это создает затор! –закричала Митина, возникая рядом.

– Эксперименты с дизайном. Новое восприятиепространства. Эстетическое зомбирование, – буркнул Меф, не оборачиваясь.

– Че-его?