– Всё просто, как прямой правый в голову.Человек видит одиноко стоящий стул, и подсознательно вспоминает сказку: «Сядуна пенек и съем пирожок!» Он растроган. Все его детские воспоминанияпробуждаются. На глазах – слезы. У него появляется непреодолимое желание сестьна стул и купить двойную порцию пельменей.

Юмор Митина понимала плохо. Он был ей ненужен, как лысому расческа. Чем буквальнее мышление, тем короче путь к карьере.

– Болван! – сказала Митина, сердитымтолчком загоняя стул на место.

«Звездный пельмень» работал круглосуточно, снебольшим техническим перерывом с 4 до 5 утра, когда мылся зал. Смена Мефазаканчивалась в девять вечера. Можно было, конечно, освободиться и раньше, ноон не любил начинать работу слишком рано, поскольку просыпался плохо и долгораскачивался. Когда же нужно было встать на рассвете, приходилось прибегать кмерам чрезвычайным. Будильников у Мефодия было три – все разного размера иразной степени писклявости. Он ставил их на разное время с интервалом вдесять-пятнадцать минут, и, гоняясь за ними, постепенно просыпался.

Наконец избавившись от фартука, Меф бросил егов бак для стирки и взял себе бесплатный обед, полагавшийся ему как сотруднику.

Кофе в стакане у Мефа подозрительно пенился иимел мыльный вкус. Меф посмотрел на Памирджанова, стоявшего с подчеркнуточестным лицом.

– ТЫ? – спросил Меф.

Большой мягкий нос Памирджанова стал ещечестнее. Теперь это была сама статуя правды, помноженная на бюстик совести.

– Где я? – испугался он, опуская голову иглядя сам на себя как на нечто постороннее. – Это не я!

Меф поменял себе кофе и, взяв поднос, подселза столик к Даф. Дафна была не одна. Рядом статуей Геркулеса застыл Маркелов.Он был уверен, что девушки должны по умолчанию влюбляться в того, кто занимаетбольше места в пространстве и при погружении в ванну вытесняет больше воды.

– Мне Петя только что рассказывал. Правыйбицепс у него сорок пять, а левый сорок три! – общительно сказала Дафна,заметив, что Меф и Маркелов поглядывают друг на друга как два молодых петуха.

– Что, серьезно? – спросил Меф.

Маркелов самодовольным кивком подтвердил, чтовсё так и есть.

– Безобразная диспропорция! – ужаснулсяБуслаев. – Если бы у меня было так, я бы помалкивал и тихо сидел вспортивном зале, забившись в самый темный и непроветриваемый угол. Сорок пять исорок четыре – это еще куда ни шло, но сорок пять и сорок три – это патология.

Маркелов забеспокоился.

– Врешь! Ничего не видно!

– Мне-то нет. Я человек темный. Но некоторымнашим посетителям бросается в глаза. Они по-дурацки ржут и, когда тыотворачиваешься, показывают пальцами, – сказал Меф.

Маркелов недоверчиво хмыкнул, носамоуверенности в нем поубавилось и, потоптавшись минуты три, он улизнул втуалет сравнивать бицепсы перед зеркалом.

– Ты живешь с матерью и дядей? – спросилаДаф.

– Откуда ты знаешь? – удивился Меф и тотчассам догадался: – А, ну да! Митина! Болтун – находка для шпиона!

Сравнение Дафне не понравилось.

– Тут явный симбиоз. Скорее уж шпион – находкадля болтуна, – уточнила она.

– Так Митина?! – спросил Меф.

Даф боязливо промолчала, зная, что иначе этообернется для нее потемневшим пером.

– Учишься где-нибудь? – продолжаларасспрашивать Дафна, исследуя границы новых воспоминаний Мефа. Если не былорезиденции, логично предположить, что не было и Глумовича.

– Учился. Последние классы закончилэкстерном, – сказал Меф неохотно.

«Все ясно. Редактировать воспоминания всемуклассу наши не стали. Ограничились Мефом, Эдей и Зозо», – сообразилаДафна.

– Поступаешь куда-нибудь?

– Да. В этом году.

– Куда?

– На биологический, в МГУ.

У Дафны мгновенно выстроилась связь: «Троил –Эдемский сад – биология».

– А если провалишься?

– Провалюсь – придется идти на платное, –сказал Меф, слегка морщась.

– Платить будешь сам?

– Ага. Я трудоголик. С двух лет оплачиваю всесчета за игрушки, кефир и зубную пасту, – сказал Меф.

Шутить-то он шутил, но Даф отлично знала, чтоМеф всегда помогал Зозо. Когда играешь в теннис жизни, всегда надо возвращатьшарик благодарности тому, кто тебе его послал. Если будешь прятать шарики вкарманы, вскоре нечем будет играть. Тот, кто умеет только сжимать ладони, неумея разжимать и отдавать, никогда не уплывет дальше гавани. Кулаком вода незагребается.

Как-то само собой случилось, что к метро онипошли вместе, продолжая разговаривать.

В «Звездном пельмене» было шумно. За стойкойпризывно полосатились фирменные рубашки. То и дело доносились возгласы: «Кассасвободна!» и «Приходите еще!»

Внезапно к равномерному чавканью пельменницпримешался посторонний звук. Это Митина, не ушедшая до сих пор домой,неожиданно для себя стукнула ладонью по противню с пельменями. Во все стороныбрызнул фарш.

«Плевать! Какое мне до них дело? Это быдло!Рабочий скот! Бабочки-однодневки! Кружатся, болтают, провожают друг друга иникогда ничего не достигнут!» – подумала она, глядя на Мефодия и Дафну,проходивших снаружи мимо зеркальной витрины. Похоже было, что эти двое нашлидруг друга.

Митиной стало досадно. Захотелось плакать иразмахивать табуреткой, проламывая головы этим чавкающим, жвачным животным застоликами, которые целый день, конвейером, сменяли друг друга, никогда незаканчиваясь. Почему одним всё дается сразу – любовь, радость, а другие должныпрогрызать себе дорогу зубастым и сердитым честолюбием?

О том, что можно просто и искренно любить самужизнь и всех людей, и тогда радость придет сама собой, Митина как-то никогда незадумывалась.

Карьера и рост – путь наш прост.

Тайна искусства – в воспроизведении самыхпервоначальных и непосредственных ощущений и впечатлений.

А. Воронский