Лариса взяла инициативу в свои руки и стала раздавать указания. Через четверть часа ресторан было не узнать. Она помнила письмо, которое передал ей через своего адвоката Светлого Илья Люблянский. Там он упомянул не только то, какие кулинарные изыски желает видеть во время ужина, но и то, какой должна быть обстановка и даже цвет посуды и салфеток.

Лариса решила идти до конца. Люблянский получит то, что ему нужно. Но и она тоже.

Несколько столов сдвинули в сторону, освобождая пространство в ВИП-зоне. Там был установлен стол, покрытый темно-красной скатертью. Или бордовой? Или цвета свернувшей крови?

Лариса внимательно следила за тем, чтобы все пожелания Люблянского были исполнены. Около стола поставили другой, поменьше, на котором горели ароматизированные свечи. Один из работников принес изящные хрустальные бокалы.

Вино – небывало дорогое «Шато д’Икем» урожая 1975 года, заказанное банкиром в количестве аж трех бутылок, – охлаждалось. Лариса пробежала глазами список.

Вроде бы все…

Поблагодарив услужливых работников и передав им конверт с солидной премией за сноровку и быстрое выполнение заказа, она закрыла за ними дверь и осталась одна в пустом ресторане.

Внезапно ей сделалось страшно – как тогда, в подземном гараже купленного шефом здания, принадлежавшего раньше Люблянскому. Она тогда еще думала, что там, в темноте, притаился Тимыч.

Но выходило, что Тимыч в самом деле был где-то там, за пределами этого ужасного ресторана, где ей предстояло разделить трапезу с убийцей детей.

Лариса еще раз убедилась в том, что все в порядке, что камера, которая должна снимать происходящее, а также три «жучка» хорошо замаскированы.

Если следили за ней, то и она может следить за кем угодно. Она была уверена, что разомлевший от праздничной атмосферы, любимой еды и большого количества вина банкир поведает много интересного, полагая, что она все равно ничего не сможет доказать.

Много интересного – и ужасного.

И теперь, после исчезновения улик, обнаруженных в секретной комнате, его откровения были единственным, чем она могла позднее припугнуть Люблянского.

Лариса вышла из ресторана и, зябко поеживаясь на холодном ветру, всмотрелась в темноту.

Там, где-то далеко (или, кто знает, близко), был Тимыч. Живой или мертвый.

Нет, конечно, живой! Она все время знала, что это так – и теперь желала узнать, как и где ей найти сына.

Лариса вынула из автомобиля сумку с вечерним туалетом. Она ни в какую не хотела облачаться в праздничное платье для Люблянского, но это было одно из его требований. Причем он даже указал, какого фасона и цвета должно быть на ней платье.

Лариса отправилась в дамскую уборную, быстро переоделась. Решила, что, если Люблянский начнет распускать руки, она заедет ему канделябром по роже.

Но он не станет, ведь он специализируется на беззащитных детях…

Полицейский автомобиль подъехал с небольшим опозданием. Из кабины вышел вальяжный толстый молодой мужчина в форме.

– Гражданин Люблянский прибыл на следственный эксперимент! – отрапортовал он с хитрой улыбкой. – Ну, чем порадуете?

Лариса провела его в ресторан. Мужчина, сопровождаемый подъехавшими в автомобиле со спецномерами военными, проследовал за ней в зал, потом на кухню. Увидев праздничный стол и зажженные свечи, вошедшие зацокали языками.

– И зачем он вам? – спросил толстяк, поднимая ящик гораздо более дешевого, чем заказанное Люблянским, но все равно дорогого вина. – Он же псих, к тому же крайне опасный!

– Я знаю, – ответила Лариса, – но именно поэтому он мне и нужен.

Втянув носом ароматы японской кухни, толстяк поморщился, сказал, что домашние голубцы намного лучше, и, прихватив ящик вина, направился к выходу. Сопровождавшие его лица осмотрели ресторан, уделив особое внимание дверям и окнам, тихо обменялись парой слов, а затем, прихватив отвергнутые толстяком яства, тоже зашагали к выходу.

Лариса заметила, что к черному ходу направились двое в форме, а еще двое, покуривая, остались около центрального входа.

К ней подошел толстяк, уже успевший избавиться от ящика вина.

– Ну, как и договорились! Ресторан мы проверили, следственный эксперимент может иметь место.

Он вещал с широкой улыбкой, которая свидетельствовала, что он всего лишь выполняет то, что ему приказано, не задумываясь об истинной подоплеке – или не желая ее знать.

– У вас ровно три часа. Потом мы его забираем и транспортируем обратно. Ну, время пошло!

Он дал отмашку, и дверь фургона открыли. Оттуда появился и молодцевато выпрыгнул на снег банкир Илья Люблянский. Лариса не удивилась, заметив, что он не в тренировочном костюме или какой-нибудь тюремной хламиде, а в элегантном черном смокинге.

Забавно, что при этом руки банкира были скованы за спиной наручниками. Он приветливо кивнул Ларисе, которая вдруг почувствовала, что ее пронизывает холод – и не только из-за того, что она в легком платье стоит на пронизывающем декабрьском ветру.

Вид у Люблянского был какой-то… торжествующий. Только с чего бы?

Поприветствовав толстяка, как старого знакомого, Люблянский повернулся к нему спиной и зашевелил руками.

Толстяк качнул головой, и один из конвоиров снял с запястий финансиста наручники. Тот вздохнул, растер кисти и, поправив белоснежные манжеты, подошел к Ларисе. Он явно желал снова поцеловать ей запястье, как при первой их встрече, но она элементарно не подала ему руку. Банкир, заметив это, сверкнул глазами и только усмехнулся.

– Бордовый вам к лицу, – произнес он. – Кстати, это мой любимый цвет…

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, – произнесла она медленно.

Люблянский запрокинул голову и, раскинув руки (из-за чего стал похож на статую Христа в Рио-де-Жанейро), с большим удовольствием посмотрел в черное небо, позволяя хлопьям снега оседать у себя на лице.

– Красота-то какая! – воскликнул он радостно. – Раньше я свой день рождения старался проводить в теплых краях. А если вынужден был из-за дел остаться в Москве, то все равно перемещался исключительно в лимузинах, и ни неба, ни снега не видел…

Он смахнул снежинки с лица, а потом слизнул с ладони длинным малиновым языком. Ларисе сделалось тошно, и она отвернулась.

– Кстати, не хотите ли что-нибудь пожелать мне, Лариса? – спросил банкир, явно намекая на свой день рождения.

Не дождешься! Лариса, зябко поведя плечами, ответила:

– Холодно. Пройдемте в ресторан. Время идет. Рассказывать сегодня будете вы.

И направилась внутрь. Около порога банкир Люблянский задержался и, насмешливо посмотрев на перекуривающих конвоиров, сказал:

– Да, ребятки, кому-то вершки, а кому-то корешки! Я сейчас буду с этой красавицей ужинать, а вам придется нести службу здесь, на морозе.