Она поймала себя на мысли, что готовит кофе по рецепту, который сообщил Валерик. Лариса поморщилась и приказала себе забыть этого типа, с которым – в этом не было ни малейшего сомнения – ей уже никогда не суждено было увидеться.

Ей предстояли гораздо более важные заботы. Например, подготовка званого ужина второго декабря.

Впрочем, все уже было готово. Она не особо надеялась узнать что-то новое. Хотя нет, зачем же врать самой себе – очень даже надеялась.

Ведь если Тимыч жив… О, если он жив! Лариса, понимая, что это не только глупо, но и почти преступно, стала усиленно думать, как попытается наверстать с сыном потерянные девять лет.

Так она просидела почти всю ночь и отправилась в постель только под утро. Сразу же заснула как убитая и продрыхла весь день, поднявшись только тогда, когда на улице уже начали сгущаться ранние ноябрьские сумерки.

На смартфоне Лариса обнаружила краткое послание от шефа:

«Твой дружок отпущен на волю. Сказал все, что нужно. Побежал, поди, к мамочке зализывать раны. Приятного отдыха!»

Лариса удалила сообщение, вздохнула и снова принялась думать о том, какова будет ее жизнь с Тимычем.

Но ведь все это похоже на сказку! Точнее, на страшную, очень страшную сказку. Тимыч не мог быть жив – хотя она, мать, надеялась на это всеми фибрами своей души.

Просто не мог.

Но разве все эти девять лет в ней не теплилась надежда? Вопреки логике, вопреки здравому смыслу, вопреки уликам, вопреки всему…

Она знала, что верить в это нельзя – и все равно верила. Ибо какая же мать не хотела бы поверить в лучшую участь для своего ребенка?

Лариса последовала совету шефа и попыталась отдохнуть. Она отправилась в спа-салон, где ее подвергли многочасовым регенерирующим процедурам. Раньше она бы наслаждалась ими и пребывала в золотисто-сладкой неге, а теперь…

А теперь непрерывно думала о встрече, до которой осталось около сорока восьми часов.

Первый день зимы выдался на редкость холодным, с тусклого сизого неба на грязный асфальт пикировали крошечные ледяные крупинки. Большую часть времени Лариса разъезжала по Москве, посетила и то место, где провела столько времени, – бывшую музыкальную школу.

С ужасом слушала она прогноз погоды на второе декабря и заверения синоптиков, что на столицу идет циклон со снегопадами. Ведь это может означать, что «следственный эксперимент» не состоится…

Ночью в квартире она то и дело подходила к окну, чтобы убедиться, что наступил ледяной апокалипсис и что все планы пошли прахом.

Но синоптики, как оказалось, немного ошиблись. Циклон замедлил свое движение, и снегопады были теперь обещаны на третье число.

Лариса внутренне возликовала – главное, что не второго! Выходило, что она трепетно ждет дня рождения Люблянского. Человека, причастного к похищению ее сына.

И к похищению и убийству множества чьих-то чужих сыновей.

Хотя нет, не человека… Ибо ни он, ни покойный Диксон, ни новый возможный подручный банкира людьми не были. Даже их внешний облик не мог ее обмануть.

Наконец наступило второе декабря. Утром, ровно в девять, как и было оговорено, она позвонила заместителю начальника СИЗО, который подтвердил их предыдущие договоренности. До этого Лариса убедилась, что погода ухудшилась, со свинцового неба сыпалась уже не кристаллическая крупа, а хлопья хрустального снега.

Погода в преддверии большого снегопада была, несмотря на хмурую атмосферу, чудесная, прямо как на новогодней открытке.

Лариса отправилась на прогулку в парк Горького. Там она провела последние выходные с Тимычем… Правда, тогда погода была слякотная и теплая.

Затем она заехала в свое любимое кафе, на скорую руку перекусила. Не позволяя себе одного – то и дело смотреть на дисплей смартфона, чтобы узнать, который час.

И сколько часов, минут и секунд осталось до ужина с сатаной.

Оттуда же она позвонила в ресторан, который должен был доставить заказ в «Луи-Филипп». Еще раз согласовала все детали, а потом объявился и помощник временного управляющего имуществом Люблянского – он должен был передать Ларисе ключ.

Он подъехал в кафе, был мил и любезен, вручил ей конверт из плотной бумаги, в котором находился генеральный ключ от ресторана. В «Луи-Филипп» Лариса не заехала, так как была там накануне, после спа-салона, прошлась около темного фасада здания и дотронулась до холодной ручки запертой двери.

И только когда начало смеркаться, Лариса уточнила, который час, и, узнав, что уже начало пятого, отправилась обратно домой. Предстояло самое важное.

Она отметила, что чем меньше времени остается до рандеву с сатаной, тем спокойнее делается на душе. Прежняя нервозность куда-то исчезла, и навязчивые мысли о Тимыче перестали посещать ее.

Ибо если даже вдруг вскроется, что банкир, а по совместительству серийный убийца, нагло врал и использовал ее для того, чтобы последний раз в жизни отобедать в ресторане, то она не впадет в прострацию.

Хотя, может, и впадет… Но сначала сдаст Люблянского с потрохами Следственному комитету. Ибо у нее имеются улики, свидетельствующие о его причастности к похищению и убийству детей.

Лариса поднялась на второй этаж, прошла в кабинет и нажала на кнопку, располагающуюся чуть выше выключателя.

Часть полок с фолиантами в кожаных переплетах, с золотым тиснением, отъехала в сторону, открывая металлическую дверь. Как и у Люблянского, у нее имелась своя секретная комната. Вообще-то по проекту там полагалось быть гардеробной или, к примеру, дополнительной ванной комнате, но при покупке квартиры она настояла на том, чтобы ее переделали под помещение-сейф.

Нет, там не располагался архив, который она собирала все эти годы. Архив был небольшой, она хранила его в нескольких коробках в кладовой. Здесь же она прятала от посторонних глаз комнату Тимыча…

Она перевезла сюда все вещи из его детской в их тогдашней квартире. Воссоздала обстановку вплоть до малейших деталей. На стенах имелись даже фальшивые окна, искусственно подсвеченные лампочками и создающие полную иллюзию настоящих.

Ну, почти настоящих…

Стены были обклеены теми же смешными обоями с гусятами и щенками. Тимыч когда-то сам выбирал их и усердно помогал при ремонте. Правда, через пару лет уже стыдился этих обоев, заявляя, что они «детские» и что их необходимо заменить на «взрослые», с гоночными автомобилями и супер-пупер-роботами.

Да, робот… Его робот Электоник. Он был тут же, Лариса поставила его на тумбочку около кровати сына, белье на которой меняла раз в две недели.

Лариса знала, что это уже на грани патологии, но это ведь был ее персональный рай – и ничей более.

Или ее персональный ад? Ад, созданный собственными руками?