Я это понимаю только теперь, когда его жизнь важнее всего на свете для меня самой.

Я оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на море и маяк. Альфа не спешит, даёт мне время.

– Я бы осталась тут. С тобой.

– И с Альфией? А я тут, как султан в гареме?

– Что такое султан? И что такое гарем?

Альфа неожиданно расплывается в улыбке, потом снова прижимает меня к себе.

– Султан – это парень, у которого много жён. И он живёт с ними по очереди. Ну, или со всеми одновременно.

Я пытаюсь себе это представить: Альфа, я и Цыпа всегда вместе, всегда втроём. Он заботится о нас обеих, мы заботимся о нём… И обнимать он будет тоже обеих? Целовать перед сном? Будет хотеть большего с ней так же, как хочет со мной? От такой перспективы меня всю целиком сводит судорогой, при этом одновременно тошнит, и болит всё такой пронзительной болью, от которой, я уже знаю, нет средства. Имя этой страшной болезни – Ревность.

С другой стороны, этот переход через горы может оказаться последним, что мы сделаем в жизни. Впереди зима, с каждым днём холодает все больше, солнечных дней всё меньше, всё чаще поливает дождь. Кто знает, сколько мы протянем в лесу или в горах, а здесь, на маяке, совершенно точно были бы в безопасности.

– Мы могли бы жить в верхней комнате, а она в нижней. Разве нельзя жить на одной территории, но без гарема?

Альфа смотрит на меня с какой-то странной мягкостью и продолжает улыбаться, как если бы он окончательно для себя решил, что я дура, и принял снисхождение в качестве нормы общения.

– Можно и без гарема. Но в любом случае – с ним или без – когда она в следующий раз попытается скинуть тебя с лестницы, у неё это получится, даже не сомневайся.

– Я не думаю, что она пыталась скинуть меня с лестницы…

– И ногу, конечно же, ты повредила о стол. Это с какой же скоростью нужно было перемещаться по такой крошечной комнате, чтобы на кроссовке осталась вмятина? Сколько тебя знаю, не замечал сверхъестественных способностей.

– Если всё действительно так, как ты говоришь, представляешь, как сильно она в тебя влюблена?

Я мгновенно жалею о сказанном, но поздно – слова уже вылетели из моего рта. Меня всю съёживает от предвкушения его реакции, но её нет ни через секунду, ни через три. Альфа спокоен и непоколебим, как лес в безветренную погоду. Или как ласковое море.

– Мало кто на самом деле до конца понимает значение этого слова «любовь». Пожалуйста, никогда меня не обманывай. Я не враг тебе, и даже не друг. Я тот, кому ты нужнее, чем самой себе.

Мне стыдно за неуклюжее враньё и нечего сказать.

– Пойдём, – ласково зовёт Альфа. – Я отведу тебя домой.

– Если он, вообще, есть…

– Он есть. Я знаю это так же точно, как и то, что ты едва не отдала своё кольцо постороннему человеку. Опасному человеку.

Оглядываясь на прошлое, я вдруг понимаю, что он прав. Самым опасным соплеменником из девятнадцати оказалась именно Цыпа, даже не Хромой, от которого Альфа так усердно меня оберегал в самом начале. А если убрать из уравнения Цыпу… насколько другой была бы моя жизнь в течение всего этого времени? Сколько хорошего могло бы у меня быть вместо того плохого, что случилось?

Глава 16. Долгий путь к нежности

Yann Tiersen - Ker Yegu

Мои глаза словно бы внезапно распахиваются и, наконец, снова видят мир вокруг. Я удивлена, нет, совершенно сбита с ног тем, как всё, что не хвойное, переменилось, перекрасилось в жёлто-оранжевые и багряные оттенки.

Ещё несколько дней пройдёт, и листья начнут опадать, укрывать землю тёплым сухим ковром перед зимой. Откуда я это знаю? Откуда Альфе известно, что впереди нас ждёт с дюжину коротких, но солнечных и даже тёплых дней, а потом начнётся один бесконечный, вялый, до самой весны не прекращающийся дождь?

Альфа прав – это наши места. Мы их знаем. Знаем на таком внутриклеточном уровне, что даже стёртая память не способна уничтожить эти знания… как и то, как бесконечно важен и нужен человеку человек.

Нам везёт с первым ночлегом: незадолго до темноты, Альфа, как и обещал, приводит нас к пещере. Уже ночью, укрывшись в палатке, установленной на месте костра, я понимаю, что он был прав: даже в таком небезопасном укрытии нам лучше, чем в маяке, потому что здесь нас только двое.

Между нами никогда не прекращается энергетический обмен, свойства и качество которого меняются в зависимости от обстоятельств и под влиянием многих факторов, включая и других людей. Даже в такие моменты, как этот, когда мы максимально уязвимы, когда нам угрожают тысячи опасностей, а возможности противостоять им минимальны, мы в большем умиротворении, нежели в надёжном укрытии сруба или маяка, но где есть другие люди.

Почему так?

Я наблюдаю за тем, как крупный по телосложению, яркий и сложный по характеру парень возится, обустраивая наш ночлег, и не могу не удивляться тому факту, что он явно получает удовольствие от происходящего. Он спокоен, мягок, даже расслаблен.

- Иди сюда, - зовёт меня. – Вот тут теплее всего, - Альфа гладит рукой днище палатки, укрывшее еловые ветки и почву, где совсем недавно был костёр. – Ещё сверху коврик и спальник, и до утра тебе должно хватить тепла.

- А ты?

- А я с краю. Мало ли что, всё-таки лес.

Внутри спальника действительно тепло и уютно, но нет ничего теплее и уютнее груди Альфы. Сто́ит моей голове прижаться к ней, как глаза сами собой закрываются. Это был очень долгий и трудный день, самый изнурительный и самый спокойный в том отрезке моей жизни, который хранится в памяти. Только Альфа почему-то не устал – его губы с томительной нежностью прижимаются к моему лбу, тянутся к глазам и скулам – куда могут дотянуться. Наконец, он словно не выдерживает – запрокидывает мою голову так, чтобы поцеловать в губы. Я отвечаю ему. Отвечаю и удивляюсь тому, сколько гармонии в наших уставших телах, и как же неутомима невзирая на это жажда поцелуев. Откуда моим губам и языку известно, что и как им нужно делать, и каким же чудесным образом они делают это в унисон с его губами? Мы словно