занимающейся зари – Альфа рассчитал всё с точностью до минуты.

Цыпа крепко спит на матрасе от кровати, брошенном на пол у камина. Выдворенная с верхнего этажа, одинокая, во сне она выглядит ребёнком-подростком. Её белокурые волосы, неспособные хоть сколько-нибудь серьёзно отрасти, смешно торчат в разные стороны.

Я замираю на месте, глядя на неё, и на душе у меня становится тяжко-тяжко. Альфа, словно почувствовав это, берёт меня за руку, и тепло его ладони действует как транквилизатор.

Он почти бесшумно открывает дверь, моё лицо обжигает холод и сырость раннего утра, полумрак ещё только зарождающегося дня. Мои ноги не хотят двигаться. Не хотят покидать тепло и безопасность ради призрачного шанса обрести то, о чём я даже не имею понятия. Он хочет вывести нас к людям, а есть ли они? Кто они? Почему мы всё-таки очутились здесь?

Но мою ладонь сжимает другая – горячая, крепкая, сильная. И я повинуюсь, шаг за шагом повторяю его осторожную поступь. Вот и конец лестницы, вот и тропинка, по которой мы ходили, чтобы проверить улов в ловушке для крабов, а вот по этим камням пробирались к лесу и кустарнику, чтобы сбегать в туалет.

Но я плохо всё это вижу, осознаю только краем сознания, потому что эта картина – пол, матрас, девушка с короткими волосами – так глубоко царапает меня изнутри, что я жмурюсь. Мы оставляем её совершенно одну, и у меня от этого тянущая занудная боль. Беременная, дойдёт ли она до лагеря? Что если попытается нагнать нас и потеряется? Покалечится?

Однако решение принимать не мне: мы обе беспомощны, слабы, мы обе – обуза для него. Сам по себе он уже давно бы преодолел любые расстояния, вышел к любой нужной ему точке. Он легко прокормит себя, защитит от диких зверей, найдёт пригодный ночлег. Сам себя, но не нас троих. Он может выбрать только одну.

И это тот момент, когда я не выдерживаю. Господи, меня аж бросает в жар от того, насколько неправильно то, что мы делаем. Что я делаю.

– Стой! – практически кричу ему.

– Что?

– Я так не могу!

– Как?

– Это не я, Альфа.

– Что значит, не ты?

– Я не та девушка, которую ты ищешь. Не та… не твоя, понимаешь?

Одному богу известно, сколько душевных и физических сил уходит у меня на то, чтобы сейчас не разрыдаться.

– И с чего вдруг такое умозаключение? – не без сарказма интересуется он, наконец, остановившись.

– Я нашла твои кольца. Прости. Я не нарочно… когда вещи твои стирала, выпали часы…

Он стоит как вкопанный и смотрит в упор.

– И что дальше?

– Ну… ты прости, не надо было этого делать, но уж лучше так… теперь я… мы знаем…

– Знаем что?

– Ну… я же померяла то, что поменьше. Оно не моё.

Мне, наконец, хватает духу посмотреть ему в глаза – наверное, потому что сбросила тяжесть с плеч.

Что странно, он не удивлён, не ошарашен. И даже не озадачен. Что это в его глазах?

Насмотревшись на меня растерянную и душевно растрёпанную вдоволь, Альфа снимается с руки часы. Откручивает крышку, в его ладонь выпадают таблетки и кольца – оба снова на месте.

Он аккуратно берёт меньшее кольцо и протягивает мне.

– Надень.

Я качаю головой. Не хочу больше даже прикасаться к нему.

– Надень! – уже требует он, и я отчётливо слышу в его тоне раздражение.

А! Начало доходить, наконец, очевидно.

– Это Цыпино. Оно её размера, – считаю нужным ему сообщить.

– Надень! – теперь уже, кажется, сцепив зубы, требует Альфа.

– Да что ты заладил! – кричу на него. – Надень, да надень! Так сильно унижения моего хочется, да?!

– Какого ещё унижения? – только и успевает спросить он.

Я натягиваю проклятое кольцо на свой безымянный палец – пусть убедится сам, раз так ему этого хочется. И оно конечно болтается, как не своя юбка.

Он спокойно сбрасывает рюкзак на сухую траву, хватает мою руку, стряхивает с неё кольцо, и замирает на мгновение. Я смотрю в его глаза и не пойму, что происходит: на его лице совсем не те эмоции, какие на нём должны быть.

Потом снова надевает кольцо на мой палец – на средний. Я не верю своим глазам – сидит, как влитое. Больше того, оно словно тут всегда и было, идеально заняв совсем небольшое пространство между фалангами моих пальцев. Пока я, как в тумане, гипнотизирую его, Альфа надевает второе кольцо на собственный палец – тоже средний.

– Мы не носили их на безымянных? – выдыхаю я.

– Похоже на то. Пошли уже, – приказывает он, подхватывая рюкзак.

И всё?

И это всё?

Это и была моя дилемма?

Я бегу за ним какая-то пристукнутая, всё ещё не в силах объять разумом факт «просто другого пальца».

– Знаешь, что обидно? – внезапно говорит Альфа, не останавливаясь.

– Что?

– Ты, похоже, не задумываясь определила меня в олухи.

– В олухи?

– Да. В тех, которые выбирают девушку по кольцу, как Золушку по туфельке. И удивительно то, что ты всерьёз в это верила.

Я не сразу нахожусь, что ответить.

– Звучит и впрямь как-то не по-взрослому, но согласись, это ведь важно! Ошибка могла бы произойти… Что если, мы ошиблись?

– Ошиблись в чём? В том, что любим друг друга?

У меня внезапно подкашиваются ноги, и он, словно почувствовав это останавливается, разворачивается ко мне лицом и добавляет:

– Мы по размеру колец будем это определять?

– А если в прошлом это был… другой человек?

– Да если и так, мне всё равно. Важно то, что сейчас, а не то, что было в прошлом.

– А если этот человек ждёт… ждёт тебя? А если он жить по-другому не может, не умеет… что если этот человек Альфия?

– Этот человек – ты! – практически орёт он. – А эта твоя Цыпа… интриганка и стерва!

– Влюблённая в тебя…

– Да хоть в папу римского! Мне плевать.

– А…, – я даже не знаю, как правильно это произнести, с вопросительной интонацией или с какой-нибудь другой, – консервы ты ей отдал…

– Что? – он вначале округляет глаза, а потом даже брови у него становятся домиком от возмущения. – За кого ты меня принимаешь? Это я что, по-твоему, вначале отдал их тебе,