– «Вяло окунула хоботок в нектар...» – задумчиво произнес Григорий Будрыс, пожевав губами. – А что, неплохо сказано!

– Но почему – «удивленно сложила крылья»? – нервно воскликнул Рома Асанов. – Конечно, спорный вопрос – могут ли насекомые испытывать подобные чувства... Но мне кажется, это не годится! Не сложила крылья, а раскрыла их...

– Возможно... – благодушно склонил голову Истомин.

Валя стояла в углу конференц-зала, сложив руки на груди, и внимательно слушала. Она не могла понять, чем привлекает ее эта бесполезная литературная жвачка, но иногда в словах мэтра, да и его слушателей проскальзывало нечто такое, что поражало своей глубиной и тонкостью, словно могло помочь самой Вале... «Поздно, – говорила она иногда себе. – Я уже никогда не стану тем, кем хотела быть. Глупо и надеяться...»

Юлий Платонович одобрил Гогу Порошина за антиутопию из мира насекомых, где его герои говорили и действовали как люди, а потом долго хвалил Рому Асанова – тот создал шедевр о татуировке в виде бабочки, которая была наколота на груди матерого уголовника. Уголовника смертельно ранил его дружок, и теперь его пытались спасти врачи. Бабочка на груди то трепетала, то затихала, то снова бессильно взмахивала крыльями – в такт дыханию, пока не затихла окончательно – в тот момент, когда остановилось сердце пациента...

– А что, такая у нас медицина! – презрительно фыркнула мадам Климантович. – Человека спасти не могли...

Потом настал черед Германа Коваленко. Тот сотворил нечто невразумительное и нескладное – мэтр сознательно отложил обсуждение его этюда, чтобы собраться с мыслями. Коваленко не обладал литературным талантом – это и дураку было ясно.

«Зачем он сюда ходит? – удивленно подумала Валя о Коваленко. – Работал бы и дальше в своем банке, офисе или где он там работает... Наверное, действительно ради Натальи!»

Она постояла еще немного, а потом тихонько попятилась обратно в коридор.

Около семи она собралась уходить – к тому времени закончилось и занятие в студии. В гардеробе на первом этаже скопилась небольшая толпа.

– Пусик, подними мое пальто повыше, я не могу попасть в рукав... – нервно говорила мадам Климантович своему мужу.

– Скажите, Юлий Платонович, – развязным и одновременно смущенным голосом спросил Гога Порошин мэтра. – А сколько было самому молодому Нобелевскому лауреату?

– Сколько чего? – удивленно поднял бровь Истомин, натягивая на себя куцее драповое пальтишко.

– Лет, конечно!

– Ну я не знаю... – растерянно произнес мэтр, обматывая худую шею длиннейшим пестрым шарфом, словно собираясь себя задушить. – А зачем вам это, Гога?

– Я это к тому, что надо заранее поставить перед собой цель и идти к ней, – вдруг заявил Гога. – И я верю, что у меня все получится... Будущее за молодыми!

– А нам что тогда делать? – спросил Григорий Будрыс, ласково и с сожалением глядя на Гогу, словно уже складывая в голове план детоубийства. – Эх, молодежь...

– Гликерия Петровна, можно вас на минуточку? – прошептал Истомин.

Мадам Климантович отступила в сторону.

– Уважаемая Гликерия Петровна, я, конечно, не возражаю против присутствия вашего мужа, но будьте любезны оплатить его пребывание в студии...

– Юлий Платонович, да вы с ума спятили! – вспыхнула почтенная мадам. – Он же не участвует, так сказать, в процессе... Он чисто символически присутствует!

– Еще как участвует! – упорствовал Истомин. – Он уже несколько раз в обсуждении участвовал! Я засекал – один раз даже речь произнес. На целых пять минут – помните, когда мы на прошлом занятии рассказ Пятаковой обсуждали!

Супруг Климантович скромно стоял в стороне, прижав лапки к груди, и загадочно улыбался.

– Это не считается! – возмутилась Гликерия Петровна. – Дуся, ты в курсе, что тут творится? Просто возмутительно...

Валя слышала беседу мэтра со слушательницей из комнаты, где была служебная раздевалка.

– Страсти-то какие! – прошептала Наталья, забегая туда. – Кстати, полки так и не починили, будем завтра вызывать нового слесаря. Этот действительно самый настоящий питекантроп! Леонарда Яковлевна даже валерьянку принялась пить... А ты куда пропала?

– Да так, в конференц-зал заглянула, – призналась Валя.

– Опять? Не понимаю, что там может быть интересного... – пожала плечами Наталья. – Ладно, я побежала – мне тут один тип свидание назначил!

Библиотека располагалась в старинном здании постройки начала девятнадцатого века. Валя посмотрелась в зеркало у камина – у самого настоящего камина, правда, забитого наглухо железным листом, – из-под надвинутого капюшона на нее взглянуло бледное существо с темной прядью выбившихся на лоб волос. Когда-то, очень давно, она считала себя, безусловно, красивой, а теперь вдруг начала сомневаться в этом. «Тридцать четыре года... Нет, я еще молода. Ни морщин, ни седых волос... Я просто устала сегодня!»

Валя перекинула сумочку через плечо, попрощалась с гардеробщицей Ниной Константиновной и вышла во двор. Ничто сейчас не напоминало о сегодняшней весенней капели – было опять холодно, и в темноте мерцал снег, отражая свет фонарей, стоявших вдоль бульвара.

– Как дела, Валя? – вдруг услышала она совсем рядом и невольно вздрогнула. Это был Коваленко в своем пальто нараспашку. Подкрался, точно тать, графоман чертов... – Простите, я вас напугал, кажется...

– Ничего, все в порядке. И дела тоже неплохо идут, – спокойно ответила она.

– Вас подвезти? – спросил он. И это было странно – поскольку Коваленко интересовался, судя по всему, Натальей. Наверное, дежурная вежливость... – Где вы живете, Валя?

– Я живу недалеко. Впрочем, мне сейчас не домой.

– Да? А куда? – спросил Коваленко. Какой настырный! И бесцеремонный...

– Какая разница... – махнула она рукой. – Надо деда навестить. Ему уже почти девяносто.

И зачем она сказала про деда? Вовсе не обязательно докладывать обо всем этому офисному красавчику!

– Я вас и к дедушке могу подвезти! – упорствовал Коваленко. – Садитесь, Валя, мне сейчас, ей-богу, совсем нечего делать!

«О Наталье хочет поговорить! – внезапно догадалась Валя. – Как я сразу не поняла...»

– Хорошо, – немного подумав, сказала она. – На Сокол, пожалуйста...

Герман Коваленко ослепительно улыбнулся.

– Дайте руку, здесь скользко...

– Да, днем все таяло, а теперь подморозило, – согласилась Валя, протянув ему руку. Они сели в машину; хрустя шинами по мерзлому асфальту, автомобиль осторожно двинулся с места.

– Вам нравится ваша работа? – через некоторое время спросил Коваленко. – Ну я не в том смысле, что она плоха...

– Как сказать... – пожала плечами Валя. – Дома сидеть тоже скучно. Я здесь уже лет четырнадцать, с тех пор как вышла замуж.