Вторая Сестра распахнула глаза и отшатнулась.

– Я нашла записку на маленьком розовом листке в его вещах. С нарисованной розой и словами: «В семь часов. Буду ждать».

Вторая Сестра закрыла рот рукой и смотрела на неё округлившимися от ужаса глазами. Сонджу продолжила:

– Когда я потребовала объяснений, он сказал, что так поступают все мужчины.

Вторая Сестра опустила взгляд, затем снова посмотрела на Сонджу. Та уже неслась, как поезд, на всех парах:

– Я попросила его остановиться, но он обвинил меня в том, что я устраиваю истерики! – Вторая Сестра приглушённо охнула, так и не отнимая руки ото рта. – Я сказала ему не ждать от меня детей больше. – Когда Вторая Сестра опустила руку, изумлённо открыв рот, Сонджу продолжила: – Я сказала: «И ты ничего не можешь с этим сделать. Мы с тобой – в одной лодке».

Лицо Сонджу горело, во рту пересохло, но она ещё не закончила. Её злость всё не проходила. Когда она сделала паузу, чтобы облизать губы, Вторая Сестра вставила слабым голосом:

– Мне всегда казалось, что он такой милый… он ведь так о тебе говорил…

– Он говорит только то, что выставит его в выгодном свете. Вот и всё.

Сонджу заметила, как Вторая Сестра нервно теребит пальцы, и сказала уже спокойнее:

– Извини. Некрасиво с моей стороны было вываливать на тебя всё это.

Вторая Сестра придвинулась ближе.

– Ничего страшного. Кому ещё ты могла бы выговориться?

– Спасибо. Этот брак изначально был обречён на провал.

Вторая Сестра смотрела на Сонджу какое-то время. Потом ушла.

В комнате, наедине с собой, Сонджу мысленно перечислила всё, что делала в попытках заставить этот брак работать. Но неважно, как сильно она старалась: в итоге она всегда чувствовала себя проигравшей. Этот брак поглощал её без остатка. Она нуждалась в ободрении. Покопавшись в свадебном сундуке, она наткнулась под слоями одежды на гладкую поверхность мыслекамня – и сердце затрепетало от радости. Крепко сжав камень, она накрыла левую руку правой и прижала сцепленные руки к груди.

– Кунгу, – сказала она, – я так хочу ощутить твой запах – аромат тёплого раннего лета. Мне очень нужно снова услышать твой спокойный, уверенный голос. Мне нужно, чтобы ты посмотрел мне в глаза и сказал, что со мной всё будет хорошо.

Затем она осознала: Кунгу мог не пережить войну. И почему она не сражалась за него в своё время?..

Под откос

Осень 1951 года

Хрупкий союз между Сонджу и её мужем разваливался на части, и ей было всё равно. Он притворялся, что ничего не произошло, сыпал ласковыми прозвищами и придерживался обычной своей рутины. Когда он входил в комнату, она выходила оттуда или хватала ближайшую книгу и сидела так далеко от него, как только возможно.

Поздним октябрьским днём свекровь вручила ей письмо от сестры. Сонджу подумала, что случилось что-то плохое – иначе зачем бы сестра стала ей писать? Она открыла письмо. Сестра сообщала, что у неё родился ещё один ребёнок, а их мать заболела. Отец просил Сонджу приехать и позаботиться о матери.

На случай, если болезнь матери заразна, Сонджу оставила Чинджу под присмотром Второй Сестры. В поезде ей было тревожно: впервые за три года она разлучалась с Чинджу так надолго, и впервые за пять лет после свадьбы возвращалась в Сеул. Она сидела, глядя в окно, и думала о том, что с ней стало, если поведение какого-то зауряднейшего мужчины так её задело. Она вспоминала всё, что было в этом браке: периодические проблески счастья меркли на фоне неутихающего разочарования. В голове звенели все его обидные слова, сказанные с такой беспечностью, и собственные горькие отповеди в ответ. Что же будет теперь? Чего ждать в будущем?

Погружённая в свои мысли, она даже не замечала остановок поезда по пути. Она пришла в себя только на конечной, когда все пассажиры поднялись с мест и взяли багаж. Она подхватила свои вещи и, дождавшись, пока поезд остановится окончательно, сошла на платформу. Посмотрела на знакомый купол вокзала. После долгого подъёма по лестнице она ступила на каменный пол Сеульского железнодорожного вокзала, затем вышла на площадь и остановилась на мгновение, чтобы взглянуть на город. Без удивления она обнаружила, что город разрушен: в конце концов, это был главный узел Южной Кореи, где располагались все правительственные здания, транспорт, СМИ, учебные заведения и коммерческие центры. На одном из проспектов вдоль площади остались нетронутыми несколько высоких зданий, другие же были полностью разрушены. Среди руин, однако, виднелись остатки города, который она знала – пешеходы, уличные торговцы, чёрный дым из труб старых автобусов, потрескивающие над трамваями провода.

Она ждала такси почти десять минут. Наконец подъехал джип, который, кажется, раньше принадлежал американским военным. По дороге к дому своих родителей она узнавала здания только по оставшимся колоннам или кускам стен, самих словно удручённых своим состоянием. Некоторые знакомые магазины уцелели, но выглядели потрёпанными и заброшенными. Всюду велась стройка: на тротуарах лежали мешки с цементом. Мужчины носили на спинах американские строительные материалы. Другие мужчины – старые и молодые, явно искалеченные, – просили подаяний. Продавцы и покупатели спорили насчёт цен. Один молодой американский солдат, который, казалось, потерялся в чужом городе, озадаченно вертел головой в плотном потоке пешеходов.

Такси въехало в тихий район, оставляя позади пыль и дым, и остановилось у дома её родителей. Как только служанка открыла ворота, Сонджу почувствовала из кухни запах китайской лечебной настойки. Служанка поклонилась, привела Сонджу в комнату хозяйки и объявила:

– Она здесь.

Мать сидела на йо, подперев спину подушками. На исхудавшем лице виднелись следы усталости, однако выражение этого лица оставалось всё таким же гордым. Она посмотрела на мужа, сидевшего рядом, затем повернулась к Сонджу.

– Со мной всё было в порядке, пока десять дней назад мы не закончили отстраивать разрушенные части дома. Тогда я немного приболела, и твой отец решил, что необходимо сообщить об этом тебе. Теперь мне уже гораздо лучше. Тебе не стоило приезжать.

В этот момент в комнату вошёл её брат – уже не мальчик, но мужчина. В последний раз, когда Сонджу видела его, он был болтливым и беспечным подростком с ломающимся высоким голосом. Сонджу широко ему улыбнулась.

– Ты стал мужчиной. Где ты учишься и что сейчас изучаешь?

Её брат провёл рукой по гладко выбритой щеке, как будто вся его мужественность зависела от этой узкой полоски лица, и сказал низким