Также неясно, как Патерсону удавалось убедить других управляющих компаний в своих взглядах на Дарьен как оплот будущей Шотландской империи, если в его распоряжении были лишь слухи. Разумеется, у них было немало возможностей поменять ход событий: в 1697 году, за год от отправки флота, они и вправду вплотную подошли к идее оставить эту затею и заняться вместо того воплощением более скромных замыслов.

Они начинали отдавать себе отчет в том, что компания, в которую в результате акции по сбору средств в Эдинбурге перетекло огромное количество наличных денег, сильно превысила бюджет и уже не могла гарантировать, что даже вырученных денег хватит на реализацию первоначальных амбиций. (Они приняли глупое решение закупить современнейшие корабли на континенте, тогда как большинство их конкурентов арендовали большую часть своих флотилий. Возможно, так они пытались возвыситься в глазах потенциальных голландских и немецких инвесторов – примерно как инновационные компании, не получающие дохода, но арендующие роскошные офисы в самом центре города.) Под рукой у управляющих было множество экспертов, которые не делали больших ставок на жизнеспособность экспедиции и призывали потратить собранные средства на менее масштабные торговые проекты в Азии. Им были известны все подводные камни, которые могли ожидать путешественников в Дарьене, и они даже предлагали в качестве цели несколько других, более удачных пунктов назначения в Америке. Но эта группа трезвомыслящих, хорошо образованных и чрезвычайно уважаемых индивидуалистов убедила себя в том, что все делает правильно, и не стала сворачивать с выбранного пути.

Что это за подводные камни, стало известно уже вскоре после того, как колонисты прибыли на место в начале ноября 1698 года. Многим из них даже не было известно, что они плыли в Дарьен: распоряжения огласили только тогда, когда корабли уже давно отчалили, – ведь компания отчаянно пыталась сохранить свои планы в секрете от конкурентов.

Поначалу всем казалось, что все прекрасно. Поселенцы были поражены природными красотами той местности и новыми для них зверями: сухопутными черепахами, и ленивцами, и гигантскими муравьедами. Местный коренной народ губа казался дружелюбным, аборигены даже рассказали, что в нескольких километрах оттуда были золотые рудники. Поселенцев не покидало чувство восторга от «чудеснейшей из всех бухт», естественным образом защищенного от стихии побережья длиной примерно три километра, где, как полагал Хью Роуз, один из колонистов, можно было разместить «1000 самых лучших в мире кораблей». Другой анонимный мемуарист докладывал, что «почва жирна, воздух хорош, а температура умеренна» и что «все способствует здоровью и удобству».

Сообщение о «здоровье» явно было преувеличением. Задолго до этого некоторые из колонистов стали болеть и умирать. Жена Патерсона ушла в числе первых – меньше чем через две недели после высадки на чужом берегу. Через несколько дней после того не стало и священника, который должен был окормлять переселенцев. Но несмотря на эти трагедии, люди сохраняли уверенность в будущем. Они назвали бухту Каледонией – это историческое название Шотландии – и вознамерились немедленно возвести первый город в этом месте, который впоследствии решили назвать Новым Эдинбургом. И так они были обрадованы своими находками, что снарядили главного бухгалтера экспедиции Александра Гамильтона (не персонажа мюзикла) в командировку на родину: он должен был вернуться на проходившем корабле французских пиратов и возвестить об их достижениях. Самым явным сигналом о том, как плохо в действительности шли дела, было то, что корабль Гамильтона пошел ко дну, едва отплыв от берегов Каледонии.

И тогда для поселенцев стало очевидно, почему такая большая природная бухта совсем не используется другими колонизаторами. Как и в случае с отелем «Калифорния», заплыть в нее было плевым делом, не то что выбраться из нее в открытое море. Преобладающие ветры дули таким образом, что, выходя из укрытия бухты, корабли увлекались назад, в корму им били огромные волны. Корабль Гамильтона разнесло в щепки за каких-то полчаса, почти половина экипажа при этом утонула. (Сам Гамильтон спасся, и ему удалось таки добраться до Шотландии, чтобы рассказать всем, как прекрасно шли дела у переселенцев.) Опытные моряки предупреждали компанию, что ее большие и дорогие корабли с мелким килем совершено не приспособлены для условий Карибского моря, но они не прислушались к их мнениям. Многим покажется, что если кто-то обещает создать торговую колонию, то его должна насторожить мысль о том, что корабли будут стоять в бухте большую часть года… Но нет.

Спорно также и то, что они вообще продумали торговую сторону предприятия. Согласно Дугласу Уотту, хотя компания и подчеркивала свою коммерческую миссию, она потратила чрезвычайно мало на закупку товаров, которые могли заинтересовать аборигенов. Преимущественно это было изобилие тканей, но также шотландцы привезли с собой более 200 завитых париков, внушительный ассортимент модной обуви и огромное количество расчесок. (Последние, вероятно, прихватили в надежде, что местные жители уронят челюсть на грудь при виде расчески и захотят быстренько выменять на нее свои земли. Однако все выглядит так, будто бы народ губа не придал их существованию ни малейшего значения.) С другой стороны, если целью миссии было основание поселения, они могли обойтись и меньшим количеством париков, но запасти немного больше инструментов и орудий.

Когда переселенцы приступили к возведению Нового Эдинбурга, они пали духом. Это была работа на износ, и делать ее приходилось при нешотландских погодах. Два месяца они отчаянно продирались через густые джунгли, но дебри и не думали уступать. И тогда предводители миссии решили, что начали строить в совершенно неподходящем месте («одна трясина», как писал об этом Патерсон). Народ совсем сник. После начались дожди, а дождь в Панаме – это совсем не то же самое, что дождь в Шотландии. Мемуарист Роуз также вскоре изменил свое мнение об этих местах – теперь он писал: «У побережья и вообще везде вокруг бухты полно мангровых деревьев и болот, что очень неблагоприятно». Болота – это более чем неблагоприятно. Болезнь уже убила жену Патерсона и теперь забирала жизни все большего числа колонистов. Неясно, что это была за болезнь, – в заметках она значится как «лихорадка». Но вернее всего это была малярия или желтая лихорадка, которую могли вызвать москиты из окрестных болот. (Конечно, обе эти болезни и сами были колонистами – они также были доставлены европейцами из Старого Света.) Поселенцы умирали все чаще. Те же, кто не заразился лихорадкой, разрушали здоровье другими способами – благодаря тому факту, что одним из бонусов экспедиции за океан, по решению учредителей компании, был неисчерпаемый запас спиртного. Народ Каледонии стал топить свое горе в бокалах с ромом и бренди, а это не способствовало скорейшему завершению строительства Нового Эдинбурга. Немного погодя администрация колонии решила оставить попытки достроить город и сосредоточиться на создании форта, поскольку поселенцы чрезвычайно утомились от постоянных нападений испанцев.

Ах да. Испанцы. Видите ли, мы до сих пор обходили стороной самый большой, но до боли очевидный недочет схемы Патерсона: испанцы были вообще-то совершенно уверены, что Дарьен уже принадлежал им.

Поводом для их уверенности было несколько мелочей. Например, тот факт, что начали осваивать Панамский перешеек пару веков назад. Ну и еще он был ключевой точкой маршрута, по которому награбленные южноафриканские золото и серебро следовали в Испанию. И поскольку Дарьен как раз лежал между трех узловых городов испанских колонистов, они уже побывали тут некоторое время назад, но благоразумно покинули из-за всех тех сложностей, которые только теперь открылись доблестным шотландцам. Так что смешно было даже предположить, что Испания вдруг позволит начинающему государству изящно впорхнуть в собственные владения и обосноваться там. Как шотландские авантюристы вообще могли подумать, что испанцы допустят такое? Есть над чем задуматься. Однако в данном случае можно приблизительно представить себе, что было у них на уме. Клюнув на романтические пиратские рассказы об успешных атаках испанских фортов в этой местности, они могли уверовать в то, что армия и флот европейской империи были не более опасны, чем огородное пугало, что славные дни величайшей морской державы были уже на излете. Несмотря на то, что испанский флот превосходил шотландский (соотношение было примерно 1: 0), они наивно полагали, что если смогут отразить несколько атак в самом начале, то разоблачат блеф оппонентов. Но… все вышло немного иначе. Упомянем на всякий случай, что Испании необязательно было начинать прямое наступление. Попытки англичан сбить с шотландцев спесь можно назвать травматичными для последних, но и они ни в какое сравнение не шли с тем, что готовили испанцы. Они очень оперативно и с дипломатической вежливостью довели до сведения короля Уильяма, что предприятие шотландцев – как раз то, из-за чего начинаются войны. Только покончив с очередной и привычной уже войной Англии с Францией, Уильям совсем не хотел портить отношения с Испанией, а потому немедленно распорядился, что ни одна подвластная Лондону территория и ни один корабль, ходивший под ее флагом, не должны поставлять шотландцам продовольствие, оказывать помощь и взаимодействовать с ними в любой другой форме.