Когда эти новости долетели до Каледонии, поселенцев взяла тоска. Они не получали вестей от своих семей с тех самых пор, как очутились там; не было и никаких новых поставок провизии, хотя они постоянно просили об этом островных соотечественников. Теперь связи между и ними и родиной окончательно перерезали, и не было никакой надежды найти союзников на проклятом перешейке.

Еще до того, как было наложено эмбарго, поселенцы успели отбить одну небольшую атаку испанцев, о которой их предупредил капитан английского корабля, отправленного в Карибское море, чтобы шпионить за незадачливой колонией. (Как ни прискорбно, этот корабль достиг Дарьена раньше Патерсона, потому что все попытки компании, снаряжавшей колонистов, сохранить дело в секрете пошли прахом.) Эта маленькая победа ненадолго подняла боевой дух, но эффект быстро сошел на нет: вскоре один из шотландских кораблей был захвачен испанцами, когда высматривал по берегам покупателей для привезенного из Нового Света товара. Экипаж бросили в тюрьму, а груз изъяли.

И вот настал тот прекрасный день, когда часть населения Каледонии отошла к праотцам, другая – готовилась это сделать, третья – коротала дни в тюрьме, а все, кто остался, до смерти устали, изголодались и мучились от похмелья. Именно тогда жителей Дарьена достигла новость о том, что они оказались в полной изоляции, и это была последняя капля. Почувствовав себя брошенными на произвол судьбы, большинство из них пожелали оставить Дарьен и несолоно хлебавши отправиться домой.

И вот всего через девять месяцев после того, как Уильям Патерсон высадился на берегу, о котором мечтал много лет, овдовев и разболевшись, он уезжал тоже: его внесли на борт корабля, направлявшегося прочь оттуда. Лихорадка не убила его, но Дарьена он больше не увидел. Патерсон был разбит физически, и для него дорога в Шотландию через Ямайку и Нью-Йорк была столь же невыносимой, что и время, проведенное на Панамском перешейке. Почти неделю они пытались выбраться из своей тихой бухты, и сотни людей умерли в дороге. Один корабль затонул, а другой был сильно поврежден. Только одно судно смогло осилить путь до родных скалистых берегов. К сожалению, оно причалило слишком поздно и не сумело предостеречь от фатальной ошибки следующую флотилию, отправленную в Дарьен, чтобы справиться о судьбе первых поселенцев.

Да-да, вы все поняли правильно: администрация «Компании по торговле Шотландии с Африкой и Индиями» в конце концов решила отправить горемыкам запоздалую помощь – как раз тогда, когда было уже слишком поздно. Вторая экспедиция прибыла в Дарьен в конце ноября 1699-го и обнаружила лишь разруху и ветер: выжженные руины Нового Эдинбурга, заросший форт и тьму мелких могил. Вопреки здравому смыслу новоприбывшие решили остаться, возобновить строительство и попытаться удержать эту землю, периодически пополняя запасы продовольствия. Но в результате лихорадкой скосило еще больше людей, а испанцы смогли доказать, что отнюдь не немощны.

Через несколько месяцев испанцы явились во всеоружии, чтобы шотландцы поняли наконец, кто был там хозяином. Несмотря на эпидемию лихорадки, колонисты держали осаду некоторое время, но к апрелю они вынуждены были сдаться. Шотландская империя рухнула, не успев появиться.

Может быть, оттого, что испанцы понимали, как эффектно, поджав хвост, будут удирать пораженные враги и как это поможет происпанской пропаганде, или оттого, что они просто пожалели несчастных и бестолковых переселенцев, они позволили им уйти. И снова на обратном пути лихорадка унесла жизни нескольких сотен человек. При сильном шторме потонули еще два корабля – они потянули на дно еще сотню душ, включая счетовода-неудачника Александра Гамильтона. Хотя он едва добрался до Шотландии после первого кораблекрушения, зачем-то пожелал вернуться в Дарьен вновь.

Всего в обеих экспедициях приняли участие около 3000 человек, и от 1500 до 2000 погибли – или в Каледонии, или на пути оттуда. Многие из выживших так и не смогли вернуться в Шотландию.

Для жителей Эдинбурга и всей Шотландии неудача колонистов стала огромным потрясением. Плохие новости постепенно распространялись по региону в течение 1700 года. Политическая обстановка там как раз накалилась, и эта трагедия стала поводом для новой волны дебатов: одна сторона порицала администрацию предприятия за позорный провал, другая – английских предателей за их вмешательство. В Эдинбурге прошли мятежи в поддержку компании. Одного негодующего колониста, написавшего несколько обличавших администрацию компании памфлетов, обвинили в богохульстве; троих шотландцев, выступивших в поддержку компании и нацарапавших провокационный лозунг против властей, безуспешно пытались судить за измену. Уже неважно было, что произошло на самом деле, – играло роль только то, на чьей ты был стороне.

У этих событий были не только политические, но и финансовые последствия: в разгар экономического кризиса большая доля национальных богатств была утоплена в море. Частные жертвователи потеряли большие суммы денег, которые, как казалось, уже было не вернуть. Шотландия была унижена и ослаблена.

Разумеется, у всякого крупного политического поворота больше одной причины. Силы, подталкивавшие Шотландию к объединению с Англией, были разнородными, и они не возникли вдруг, как только Патерсону пришла в голову та революционная идея. Вспомним, что это был конец XVII века, а тогда заключали союзы и передвигали границы по нескольку раз в неделю. Но нельзя не признать, что негативный вклад дарьенского предприятия был весом. Особенно явно это стало несколько лет спустя, когда в рамках соглашения о присоединении Шотландии Англия предложила той финансовую помощь, чтобы спасти от банкротства – не только регион целиком, но и частных инвесторов «Компании по торговле Шотландии с Африкой и Индиями». Причем им были обещаны выплаты в размере внесенных сумм, помноженных на проценты.

Многие сочли это взяткой. «We’re bought and sold for English gold»[15], – как напишет через 80 лет Роберт Бёрнс. Некоторые расценивали происходящее как подлость – сценарий, разыгранный англичанами, чтобы стреножить Шотландию и не оставить ей выбора. Все прочие только порадовались, получив свои деньги назад. Патерсон тоже был за объединение.

В мае 1707 года на карте появилось Соединенное Королевство. В августе караван из дюжины повозок под вооруженной охраной показался на улицах Эдинбурга – в Шотландию доставили почти 400 000 фунтов.

Здесь нельзя упустить из виду вот что: Патерсон не так уж и заблуждался. Панама и вправду была злачным местом для колонии: археолог Марк Хортон в 2007 году исследовал перешеек и пришел к заключению, что предложенные Патерсоном торговые маршруты из Дарьена были вполне реалистичны. И его прогнозы о развитии мировой торговли – не такая уж и утопия, если смотреть из дня сегодняшнего. Более того, он подавал свою затею как ненасильственную альтернативу тем ужасам, которые творили имперские силы в других колониях. Он писал, что торговля может принести богатства, и при этом не придется «брать на себя вину и проливать столько крови, как Александр Великий или Цезарь». Откровенно говоря, на основе таких заявлений его можно считать просветленным. (Хотя не стоит преувеличивать: восторженные рассуждения о нетронутых золотых копях Дарьена намекают на то, что многие из поддержавших экспедицию надеялись получить свою долю природных богатств.)