– Он нас развлекал, требовал представить, как сидит семья в комнате, заваленной телевизорами по самый потолок. «Почему теликами?» – спрашивали мы. «Потому что им нужен холодильник, а наступила пора покупать телевизор. Дети плачут, отец семейства в печали, мать волосы рвет. Нужен холодильник, но до поры холодильников еще ого-го. И вот они, бедолаги, топают в магазин за холодильником… и покупают очередной телик». Лешу звали Бармаглотом из-за этих приколов, вроде как такой человек-парадокс. Он даже имел своеобразную популярность. Но вышло так, что он хоть из этой сказки, да другой персонаж. Фамилия оказалась говорящей. А сказка обернулась настоящим кошмаром. – Инна вновь вздохнула. – Мой отец посмотрел на наши финансовые мытарства и устроил его в управление архитектурой мэрии. Государев орган. Деньги не такие, как в частном бизнесе, но и в управлении тоже были перспективы. Отец планировал, что мы создадим семейный подряд: я – дизайнер, муж – архитектор. Даже на этой должности можно было хотя бы землеотводом под частное строительство заниматься. Люди деньги там лопатой гребли. Мы тоже могли открыть фирму, коттеджи под ключ делать, тогда как раз вся Россия начала отстраиваться, облагораживаться. Совкового стекла и бетона все уже хлебнули, хотелось чего-то теплого, уютного, человеческого, с камином и подставкой для зонтиков. В общем, спроса было больше, чем предложений. Но Алексей ни в какую. Сидел и упорно с девяти до шести садовые товарищества межевал, выбоины на дорогах пересчитывал и пешеходные переходы планировал. Зарабатывать не хотел. Потом мой молодой муж и это бросил, потому что все время работал над уникальным проектом. Мост там какой-то супер-пупер, потом была двухуровневая набережная, выдвигающаяся из грунта, как складная кровать, потом здание надземно-подземного торгового центра с откидными трапами для парковок. Часто он смеялся невпопад или вдруг расстраивался, когда всем было смешно, но мы думали, что это часть его гениальности. Поначалу он и вправду казался нам всем гением. Учился лучше всех, кстати, идеями сыпал, как из рога изобилия. – Инна сокрушенно покачала головой. – Мои родители начали первыми догадываться, что все эти мосты и набережные – не гениальность, а болезнь. Поначалу я смеялась, потом злилась, потом скрывала: себе не хотела признаваться, а тем более людям. Потом уже и друзья начали замечать неладное. Первый приступ случился сразу после летней сессии на четвертом курсе. Алексей звонил какому-то императору, у которого, по его мнению, и работал главным архитектором. То есть он, как выяснилось, все это время был трудоустроен, просто окружающие этого не понимали. Бегал по городу в одних трусах, искал будку телепортации в будущее.

Инна вдруг замолчала. По лицу ее текли слезы.

Мы с Викой ждали. Мне вспомнилась одна из записей дневника, которая поразила больше других, хотя в ней не было ничего экстраординарного, просто один из многочисленных эпизодов жизни. В этом коротком отрывке была и Лена, и любовь, но самое главное там было то, что Лена с родителями и друзьями принимали за гениальность, а психиатры называют аффективной неадекватностью. Интересно, что с помощью своего дневника Алексей Шляпник старался «гениальность» осмыслить и, наверное, победить. Но, к сожалению, не победил.

4.12.1996

Не понимаю, как такое вообще могло произойти. Не понимаю, что взбрело мне в голову. Мы стояли на балконе у Тима, он живет почти в центре, на Красноармейской, в сталинской пятиэтажке с видом на площадь Куйбышева. Крутое место. Знаковое. Отец Тима какой-то чиновник в городской администрации, а бабка с дедом были видными деятелями в политбюро тогда еще Куйбышева. Раньше я не считал себя нищебродом, но все познается в сравнении.

Через какие-то связи родителей Тим раздобыл чертежи будущего железнодорожного вокзала. Это было похоже… Черт, это было похоже на гигантский улыбающийся член. Мужской половой орган с торчащим в зенит адмиралтейским шпилем имперского величия. Я, собственно, так и сказал: «Конец Льва Толстого». Потому что половое великолепие. Стоя в конце улицы имени Льва Николаевича.

Тим почему-то обиделся. Все реагировали странно, как будто я сделал что-то очень предосудительное.

Вечером в общаге Влад сообщил, что типа я не прав. Вот такая штука. Всем было смешно, потому что шутка была смешная. Но никто не смеялся, потому что Тима это могло оскорбить. А я не прав. Может, этот родственник и есть автор проекта, я не понял, если честно. Все в очередной раз верили в «поры» и не верили своим глазам. Наступила пора поклонения гигантскому половому члену. В понедельник после первой лекции подошла Лена и сказала, что шутка ей понравилась, но чтобы я так больше не говорил. Где логика?

Не знаю, что я почувствовал… Счастье… и тоску.

Лена. Лена. Лена. Лена. Лена. Ле на. На ле. Ле ле ле л еле л еле ле. Анел. Лена – Анел. Анел – что-то между ангел и агнец. Нет, Лена не агнец. На ангела она тоже не тянет. Но будет когда-нибудь ангелом. Думая о неизбежном.

Тем временем Инна-Лена продолжала:

– Потом я узнала, что каждый такой психотический эпизод, каждое обострение болезни, как инфаркт для мозга, оставляет следы из соединительной ткани, а мозг постепенно умирает. Начинается увеличение желудочков мозга, уменьшение синоптической плотности. На серьезных стадиях это уже ухудшение межполушарного взаимодействия, снижение работы подкорковых структур. В общем, я много вам про шизофрению могу рассказать. Больше, чем некоторые доктора, наверное.

Только сейчас я заметил подпись к фотографии, на которой была изображена молодая Инна-Лена и молодой Шляпник: «А это мы с фигурантом уголовного дела о серийных убийствах». «Вот так веселимся» – подпись к тому же фото на другом ресурсе и ссылка на прессу Ставроподольска. Жесткая подстава.

– Когда вы развелись? – поинтересовалась Вика.

– Не сразу. Пытались лечиться. Стабилизировались даже на какое-то время. Родители ставили ультиматумы, говорили, что я сама шляпнулась. Иногда Леша подолгу был совершенно нормален, иногда начинало твориться необъяснимое. Например, он запретил пускать в дом мою подругу Изольду, когда она надевала что-то красное. Однажды она забылась, пришла с красной сумкой, Алексей выбросил ее с балкона.

– Изольду?!

– Нет, что вы, сумку!

– А он вообще был агрессивным?

– Как сказать…

– Были случаи? Хотя бы один.

– Иногда я его боялась.

– Дрался?

– Нет, но, знаете, бормотал под нос, бегал, искал кого-то, тыкал в людей своими чертежами. Драться не дрался, но такая возбудимость пугает. Мне все казалось, что он выскочит на улицу в очередной раз, а потом его приведет полиция и мне сообщат, что он ребенка побил или женщину… Я все время этого ждала.

– Понимаю-понимаю… – с сочувствием в голосе начала Виктория, но Инна не дала закончить ей и заговорила с жаром.

– Нет, не понимаете! И я не понимаю, как он мог… И собак еще… Нет, про письма я очень даже верю. Все эти идеи мировой справедливости, строительства нового мира – это все было. Новые мосты для новых людей.