Он отбрасывает ненужную одежду в сторону и нетерпеливо тянет за пояс моего халата. Мягкая ткань не заставляет долго ждать, соскальзывает, обнажая мою вздымающуюся от волнения грудь.

Воровский склоняется надо мной и впивается в мои губы поцелуем. Страстный и дерзкий, он заставляет мое тело отвечать на призыв. Трепеща от предвкушения, я подаюсь ему навстречу.

Его руки касаются моей оголенной кожи. Плечи, бедра, живот – мягкие поглаживания заставляют их таять в горячей, искрящей мурашками волне.

Я прижимаюсь к его теплому, пахнущему чем-то терпким, истинно мужским, телу, и вдыхаю аромат его кожи. Внизу живота все сводит желанием принадлежать.

Чувствуя мое желание, Воровский притягивает меня к себе крепче. И уже не увернуться от череды его жалящих поцелуев. Нежная кожа горит от колючих терзаний, а его руки продолжают обжигать прикосновениями низ живота и бедра. Я ощущаю, как по телу прокатывается ответная дрожь, и касаюсь рукой его разгоряченной плоти. С его губ срывается приглушенный стон, и он нависает надо мной. Я развожу ноги. Обхватываю коленями его талию и подаюсь навстречу.

Его пальцы скользят по нежной коже живота и дерзко врываются внутрь. Подушечки пальцев массируют нежную, набухшую от желания горошинку, а взгляд неотрывно следит за моей реакцией. Я всхлипываю. Снова подаюсь навстречу таким желанным ласкам, и по низу спины прокатывается сладкая волна желания.    

Он с вожделением продолжает массировать меня внутри.

— Мне нравится, когда ты так сладко течешь, — хрипло шепчет мой тиран и тут же припадает губами к тугим соскам, по очереди, играя с ними языком и заставляя меня ерзать от нестерпимой жажды, поднимающейся темными волнами внизу живота.

Желание становится нестерпимым. Ахнув, я откидываюсь на подушки.    Отбросив в сторону смущение, обвиваю ногами его талию крепче.

В моих глазах – сплошное вожделение. Просьба, мольба – только об одном – поскорее заполнить меня без остатка.

Не в силах сдерживать себя, он обрушивается на меня новой чередой горячих поцелуев. Не давая увернуться, нащупывает презерватив и дергает шелестящую обертку. Прижимает к себе крепче, и я чувствую, как он уверенно заполняет меня собой.

Вскрикиваю.   Между ног все сжимается сладким спазмом, и я подаюсь ему навстречу. Он двигается все быстрее. Пронизывает меня толчками, заставляя комкать простынь и кусать губы.

Дыхание сбивается. Кажется, мне не хватит воздуха, чтобы принять все те ощущения, которые он мне дает.

Его руки сминают мою грудь. Он вдавливает меня в постель все сильнее, и я, возбужденная до предела, откликаюсь на каждое прикосновение. Вскрики, стоны, смятые простыни – есть только мы и наша страсть. Здесь, в полумраке спальни нет места чему-то другому.

Между ног опаляет горячая волна, и я ощущаю, как сжимаю его твердую плоть сладким кольцом, и взрываюсь. Чувствую внутри его финальные толчки – сильные, жесткие, и он буквально вбивает меня в простыни. Громко вскрикнув, я впиваюсь пальцами в его крепкие плечи. Он глухо стонет от наслаждения и замирает во мне.

Обмякнув под ним, я ощущаю, как тело наполняет расслабленное блаженство. Нет ничего слаще, чем лежать вот так, под тяжестью этого мужчины, вдыхать его запах и растворяться в наслаждении. Глаза закрываются сами собой. Не давая насладиться нашим уединением, меня затягивает коварный сон.

— Как здесь красиво!

Лиза с восторгом смотрит на берег. Спохватывается, подает ему обе руки, позволяя помочь ей спуститься вниз. Воровский улыбается и подхватывает ее за талию. Она вздрагивает, а следом ловит его взгляд и заливается хрустальным смехом. Он чувствует – ей нравится, когда он без предупреждения врывается в ее пространство и берет на руки.

На самом деле этим утром на сочинском пляже нет ничего особенного. Пустота, сырость и ленивое шуршание волн. Но если Лиза считает, что сырость и волны – красиво, значит, так и есть.

Воровский крепко держит ее за руку, пока они идут по гальке к самой воде. С той самой минуты, как он увидел ее в окне кухни в халате и с чашкой чая в руке, что-то изменилось. Она так вписалась в сценарий его жизни, что ее уже оттуда не вытравить. Не убрать. Брошенный несколько лет назад дом, который он решил продать, и вот – в нем у окна Лиза. А значит, дом ожил. И Воровский ожил. Потому что есть Лиза. Теплая, живая, нежная. Та, ради которой хочется совершать подвиги. Которую хочется любить. Хочется целовать ее, ласкать, до тех пор, пока не сотрутся страшные воспоминания из ее прошлого.

Она останавливается у самой воды.

— Ноги промочишь, — предупреждает он.

— Не промочу. Волны едва шумят, — лукаво улыбаясь, Лиза присаживается у воды и тянется рукой к ленивым волнам.

— Вода холодная, но не ледяная, — оборачиваясь к Воровскому, сообщает она.

Засунув руки в карманы куртки, он задумчиво соглашается.  Сырость и туман почти скрыли от глаз линию горизонта, но от того, что нет ветра - уже хорошо. И тепло. Где это видано, чтобы тридцатого декабря температура воздуха была плюс семнадцать? Хорошо, что удалось уговорить Лизу купить пальто. Нежное, пастельного оттенка, приталенное, оно оттеняло ее светлую кожу и очень шло ей.

Ей вообще все шло. И простой гостевой халат, и изящное белье… Но больше всего она нравилась ему без одежды. Ее нежная кожа, мягкие волосы, запах… как будто ее создали специально для того, чтобы радовать глаз.

«Зачем муж так жестоко с ней обращался? — недоумевал Воровский. — Ведь она не создана для жестокости. Она создана для любви. Как хрупкий и красивый цветок. Если ее любить, она будет расцветать. А если ломать, угаснет». 

Будто, чувствуя его мысли, Лиза поднялась и подошла к нему. Взяла под руку, и они молча побрели вдоль туманного берега, размышляя каждый о своем.

— Есть хочешь? — посмотрел на нее Воровский. — Кажется, ресторанчики уже открылись. Можно заказать лазанью, по бокалу вина, и любоваться морем из окна.

— Еще немного, — Лиза улыбнулась. — Я не надышалась. Здесь такой воздух… у нас такого нет, а я сто лет не была на море. 

Он усмехнулся и засунул ее руку в карман своей куртки. Они пошли вперед, вдоль береговой линии. Периодически им попадались редкие прохожие. Кто-то лениво брел вдоль набережной. Кто-то выгуливал собаку. Пожилая пара тоже спустилась к воде и зашуршала камнями под ногами рядом с ними. В десять часов утра гости и жители города не торопились к морю, и от этого было хорошо. Море любило одиночество.

— Сварим вечером глинтвейн? — повернулась к Воровскому Лиза.

— Обязательно. Позавтракаем в ресторанчике у моря, а потом отправимся на рынок. Нам нужна елка и игрушки. Ты же хочешь праздник?

— Очень хочу. И купим что-нибудь вкусное.

— Купим.

Лиза смотрит на него и улыбается.