Рельсы впереди безжалостно кромсали ночь, нарезав ее на три части: до, между и после. Стук колес – колыбельная, заговор от бессонницы. Спи, Старый Сокол, усни. Мина тоже спать ложиться, чтоб кошмарами присниться, баю-бай ты ей пожелай…

Стас закрыл глаз всего лишь на миг.

А открыв его, увидел багрянец рассвета.

Трамвай стоял. И не было хозяйки в голове его. Вообще нигде не было. Ушла? Вернется ли? И если вернется, то сама или приведет кого в помощь, чтобы справиться с воином така? А если альбиносов-каннибалов позовет? Или отряд Обожженных Бедер?

Да ну, глупости.

Вокруг, куда ни глянь, панельные остовы домов и много чуть ли не до фундамента разрушенных зданий. Надо бы размяться: Стас напряг мышцы груди, раздвинул плечи, сжал здоровые пальцы в кулак, хрустнул шейными позвонками – и вдруг вспомнил, как он обнимал Лизу, как шептал ей нежные слова.

Лиза, где ты?!

Откуда-то пришла уверенность, что любимая рядом, что Стас на правильном пути, еще немного – и они свидятся, обнимутся и расцелуются, и все будет хорошо, и…

Хозяйка трамвая вернулась, когда солнце еще толком не взошло. Старый Сокол от досады сплюнул – надо доверять своим опасениям, ибо старуха не одна притопала, а с подмогой. Стас вытащил из бандольеры парочку гранат. Живым он не дастся: примет бой, а если почувствует, что не осилить ему врагов, то…

Старуху сопровождала троица волков – все как на подбор громадные лютые зверюги. Каждый такой волчара в одиночку бизона завалит и кабана не побоится. А трое не то что человека – мамонта загрызут. Но почему они послушны какой-то бабе, выжившей из ума?

Волки, значит. Ну-ну. Сначала гранату им под лапы, потом еще добавить, а там уж чем придется, лишь бы клыки Стасу горло не пощупали. Лишнее это – клыки у горла.

– Эй, милок, остынь, не начуди чего! – издалека крикнула старуха. – Детишек моих не тронь, и они тебя не тронут!

– Какие дети?! Бабка, очнись! Волки с тобой рядом, волки!

– Углем прижгу язык змеиный за слова шакальи. Что ж ты, койот драный, выплетаешь?! Как бы не пожалел, не раскаялся!

Старый Сокол тут же ответил старой ведьме, что он с ней сделает, пусть только подойдет поближе. Она тоже не смолчала… Вот так перепалкой хозяйка трамвая Соколу глаз и отвела. Воин удивиться даже не успел, а седовласая чародейка уж тут как тут: рядом стоит, в лицо ему смеется. Мол, раз ты скальпы нажил, так и бабку переругать вздумал?! Ха-ха, позабавил!

Странная. И страшная.

И волки ее слушаются, и трамвай этот, и рельсы бесконечные, и вообще муторно, тошно. От взгляда ее тошно. Будто бы силы из Старого Сокола она вынимает да себе берет. Стас хотел было головой мотнуть, а не получилось. Встать попытался – нет силы в руках, ноги не держат. А тут еще и волки взвыли, ощерились в проходе за старухой.

Пропал Стас, как есть пропал.

Но сдаваться он не намерен! Скрипнул зубами, потянулся за томагавком, чувствуя, как по лицу катятся капли пота, как дергается жилка на виске.

– Ты, милок, зазря не напрягайся, ни к чему это. Успокойся, пока совсем не выдохся. Спи, милок, спи…

И Стас заснул.

И очнулся, когда солнце за полдень перевалило.

По такой погодке самое то сортировать запалы и нажимные крышки. Порченые – направо и вынести в междутропье да закопать, надеясь, что не прорастут. А те, что без царапин и заусенцев, – налево, а потом смазать и уложить в деревянный ящик, чтоб до тепла ржа не съела, это рассада будет.

А еще почему-то пальцы не болели и все вокруг как в дыму.

С чего бы это? А потому что костер горит, а на костре котелок паром исходит, вкусные запахи распространяя. Эх, взять бы ложку да с самого дна зачерпнуть, где жирней и наваристей!

Трещат сучья в огне – и голова трещит. Неужто от спирта? Надо же, привиделось: волки, колдунья… А трамвай тоже привиделся? А пальцы чего не болят? И нога не болит – потому что Обожженных Бедер не было? И Лиза дома, никуда ее чужаки не уводили? А то и вообще не было никакой Лизы? И Стаса не было, и не он сейчас обо всем этом думает?

А кто тогда?!

Стас поднес больную ладонь к глазу – и обомлел. Пальцев не было! То есть вообще – одни только обрубки, обмотанные тряпицей, бурой от крови.

Пальцы где?! Где пальцы?!

И опять навалилось забытье.

* * *

Тихо и темно. Значит, ночь уже? Или Стас лишился единственного глаза?

После пальцев не удивился бы…

Лезвие смеха вспороло тишину от паха до ребер, если, конечно, у тишины есть пах и ребра. Да только смех тот быстро обернулся кашлем – так каркает ворона над трупом, так хрипит пес, подавившийся костью.

– Обед ты проспал, милок, так хоть ужина отведай, что ли.

Костер горел, как и днем. От черного, закопченного котелка поднимался пар, пахло мясом, вкусно пахло. В животе Стаса заурчало.

Улыбаясь, седовласая ведьма с улыбкой смотрела на Сокола. А он приподнялся на локтях, пытаясь понять, где он и что с ним происходит. Волки смирно сидели у ног старухи и недоверчиво зыркали на Стаса. Если что, готовы хоть сейчас растерзать воина така.

А пальцев нет, не приснилось.

– Ты? – Стас показал ведьме свою укороченную ладонь.

– Не стоит благодарности, милок. Еще бы пару дней – и всё, поминай как звали. Спирту хочешь?

– Хочу. – Старый Сокол знал, что бабка права, но язык его не поворачивался сказать ей спасибо за то, что она отрезала ему пальцы.

– Причастись, милок, и закуси. – Кряхтя, старуха черпачком нацедила в алюминиевую миску жирного супа, передала Соколу и только затем протянула ему флягу.

Запах пищи успокоил воина.

– Жуй давай. Тебе силенки нужны, милок: ждет она тебя, невольница твоя несчастная.

Стас так и застыл с ложкой у рта. Аппетит пропал на раз, как только про невольницу услышал.

«Откуда знаешь?!!» – хотел крикнуть Стас, но получилось лишь:

– Уххудда… знафф?

Горло судорогой свело от волнения.

Но старуха понятливой оказалась, сообразила, о чем ее спрашивают.

– А я много чего знаю, милок. Как мину заговорить, знаю, травки целебные где искать, сны вещие вижу. Вот во сне и увидала тебя горемыку, ее неверную да разлучника вашего.

– Неверную? – Сокол вскочил, волки зарычали. – Расскажи!

– Это можно. Почему не рассказать? Только ты присядь, а то детишек моих пугаешь, да хлебни чуток.

Спирт провалился в желудок, ударив в затылок. Голова закружилась. Или это звезды над Стасом пустились в пляс?

– На-ка, запей.

Кружка из бересты пахла ягодами. Старый Сокол выпил отвар до дна.