Анастасия с облегчением перевела дух.

Вдруг Настя покачнулась, поднесла ко лбу руку, словно у неезакружилась голова. Вскрикнула испуганно, наклонилась над бортом – и не успелистоящие невдалеке люди шагу шагнуть, как она перевалилась вниз и канула в водувместе с царевичем, которого крепко прижимала к себе.

Оба сразу пошли ко дну и даже не всплыли ни разу.

Владимир Андреевич Старицкий стоял на коленях и, задыхаясьот слез, лобызал руку царя. Он был так ошеломлен, что путался в словах. Что-тонадо было сказать, особенное и значительное, могущее позднее быть записано влетопись как первые его слова в роли признанного государя… ну, почтипризнанного, но сейчас это неважно, – а у него язык прилип к гортани. Штука втом, что они с матушкой не успели подготовиться к известию, речей сложитьзагодя не успели, вот он сейчас и бекает да мекает, словно неразумный князьЮрий Васильевич, который сидит в углу палаты и позевывает, не понимая значениясобытия, которое свершается на его глазах.

Вот прозорливица матушка! Говорила же, что царь ещераскается в немилости, которую проявлял к своей тетке и двоюродному брату послетой пакостной истории с присягой царевичу Дмитрию, – так оно и вышло.Раскаялся! А царевича и вовсе второй уже год на свете нет…

Княгиня Ефросинья, растерянная не меньше сына внезапнообрушенной на их головы царской щедростью, быстрее его пришла в себя и смогласвязать слова.

– Бог да благословит тебя, царь и великий государь ИванВасильевич! – воскликнула она звучным, торжественным голосом, в котором,однако, звенело необходимое количество слез. – Бог да продлит твои дни! Мы ссыном твои верные слуги, всякая твоя воля для нас закон, однако не прими занепослушанье, коли признаемся мы, что, услыхав о сей великой чести, коей ты насоблек, мы льем горькие слезы и посыпаем главу пеплом!

Иван Васильевич круто вздернул левую бровь, что всегдаслужило у него признаком величайшего удивления и даже замешательства. Тетушкаслова в простоте не скажет. Умение княгини Старицкой нанизывать словесапревосходило умение иных рукодельниц низать разноцветные бусины! Эк завернула,эк вывернула! Отказываются они с сыном от царевой милости, что ли? Не по чинучесть?

Царь покосился на Алексея Федоровича Адашева, который, каквсегда, стоял у его правой руки, и увидел, что тот прячет в аккуратных усахусмешку.

Похоже, Ефросинья Алексеевна уразумела, что заехала куда-тоне туда, и решила поправить дело.

– Потому нас не радует сия честь, что возвышение наше будетсвязано с кончиной твоей, государь, – произнесла она с такой глубокой печалью,что Иван Васильевич ощутил себя уже не просто лежащим в гробу, но и довольноглубоко закопанным. – Живи и здравствуй на множество лет, а мы, твои верныеслуги, будем всякой воле твоей повиноваться!

Она поползла на коленках приложиться к государевой ручке,однако Иван Васильевич сошел с трона и сам поднял тетушку, облобызавшись с неютроекратно. В этой дополнительной щедрости была не столько родственная любовь,сколько облегчение от того, что он наконец проник в смысл сих цветистых речевыхфиоритур, и желание прекратить новое извержение словес.

– Аминь, – только и сказал он тетушке, однако князяВладимира подымать не стал и позволил ему прижаться губами к своим перстням, взнак полной покорности воле государевой.

Адашев значительно переглянулся с Сильвестром. Сегодня былдень не только торжества Старицких, но и их тайного торжества. Государь,утешенный рождением нового сына, царевича Ивана, составил и новое духовноезавещание, в котором оказал величайшее доверие своему двоюродному братуВладимиру Андреевичу, князю старицкому и верейскому, объявив его, на случайсвоей преждевременной смерти, не только опекуном нового царя, не толькогосударственным правителем, но и наследником трона, если царевич Иванскончается в малолетстве. Решение щедрое, милостивое, разумное!

Князь Владимир Андреевич, в свой черед, клялся быть вернымцарю, совести и долгу, не допускать измены ни в мыслях, ни в сердце, не щадитьи самой матери, княгини Ефросиньи, буде она замыслит какое-то зло против царицыАнастасии или ее сына; не знать ни мести, ни пристрастия в делахгосударственных, не вершить оных без ведома царицы, митрополита, ближних советникови не держать у себя в московском доме более ста воинов.

Единственной ложкой дегтя, которая омрачала безмернуюрадость Владимира Андреевича, была необходимость, в случае смерти царевича ипресекновения царского рода, повиноваться в принятии главных решений братугосударя, князю Юрию Васильевичу. Вообще говоря, на эту приписку можно былосовершенно не обращать внимания. Источенный хворями и недомоганиями, младшийбрат царя всяко не протянет долго, а учитывая его умственную слабость, вернеепридурковатость, и полнейшую безобидность, можно было не опасаться нипосягновений на власть, ни вмешательства в дела государственные. Надо думать,царь выторговал ссылку на брата в завещании лишь для того, чтобы его воля невыглядела вовсе уж безропотным отречением от власти, и ближние советники егоснисходительно поддержали это.

Да, лишь для поверхностного, непосвященного взгляда монаршаямилость к Старицким вызвана была волею самого Ивана Васильевича. На самом делеона явилась результатом той кропотливой работы, что «избранные» царя вели с нимпосле смерти первого его сына, медленно, по обломкам, воссоздавая здание былогодоверия и послушания государя своим мудрым советникам, которые желали, всейдушой жаждали спасти царевича Дмитрия, и благочестивый Максим Грек егопредупреждал, однако никто ничего не смог сделать с непреклонной волей царя: онупорствовал в своих заблуждениях и в результате сам навлек беду на себя и своюсемью.

С разрушительными последствиями сатанинского силлогизмаВассиана Топоркова было покончено!

– Нет, государь, нет, – наперебой твердили Сильвестр, Адашеви Курбский. – Совет, данный тебе, внушен духом лжи, а не истины. Царь должен нетолько властвовать, но и творить народное благо, не забывая, что и он – Божьятварь, как все его подданные. Никто не может жить только своим умом: мудростьцаря, как и мудрость всякого человека, имеет нужду в помощи других умов, и онабудет тем превосходнее в глазах народа, чем мудрее советники, им избираемые.Монарх, опасаясь умных, попадет в руки хитрых, которые в угодность емупритворятся даже глупцами. Потворствуя порочным страстям его, поведут его ксвоей низкой цели. Царь должен опасаться не мудрых, а коварных советников!